И снова в начале пути
«Я вырос! Мой опыт
мне дорого стоит…»
Н. Гумилёв
Вечером, накануне торжественного построения по случаю выпуска, Андрей не поехал в город. Хотелось побыть одному. В ротном помещении царил беспорядок. На панцирных сетках вкривь и вкось сдвинутых кроватей лежали огромные, туго упакованные узлы лейтенантского «приданого». На никелированных спинках, поблескивая ещё не затертой позолотой, висели парадные тужурки. Цивильные пиджаки, брюки, куртки – флагами расцвечивания опутывали весь этот хаос. На затоптанном полу валялись обрывки газет, оберточная бумага, пустые коробки из-под обуви.
Перед входом в ротное помещение навытяжку стоял бритоголовый салажонок. Он с тихой завистью и глубоким почтением наблюдал за предвыпускной суетой. Кто-то из ребят, в порыве нежности, подарил ему пятигалочные золотые шевроны. От такого щедрого подарка парень был на седьмом небе и с готовностью бросался выполнять любое поручение выпускников.
Постояв в задумчивости среди этого желанного бедлама, Андрей выключил в кубрике лишний свет и позвал:
- Дневальный!
– Есть дневальный! – подскочил новобранец.
– Никого постороннего в ротное помещение не пускать! Понял? – с напускной суровостью приказал Платонов застывшему перед ним навытяжку дневальному.
- Так точно, товарищ лейтенант – отчеканил тот.
Обращение лейтенант непривычно ласкало слух. Андрей дружески улыбнулся новобранцу:
- Да не стой ты передо мной навытяжку. Я же не Министр обороны и ещё даже не лейтенант. Только завтра стану им. Усек?
- Так точно, товарищ лейтенант! – с усердием проорал тот, осторожно сжимая в ладони шевроны с пятью лычками.
- Откуда родом?
- Из Брянска, товарищ лейтенант!
- Ну что ты заладил: товарищ лейтенант, товарищ лейтенант. Можешь звать меня просто Андрей.
– Так точно товарищ…- Анрдей! – выпалил дневальный.
Платонов расхохотался.
- Как зовут тебя, служивый? – похлопал по плечу парнишку.
- Андрей Кольцов.
- Ну что, тезка, нравятся галки-то? – кивнул он на шевроны.
Тот покраснел, утвердительно кивнул:
- Только долго мне до них. Целых пять лет.
- Ну, это кажется, что долго, - сказал Андрей. - Начнется учеба и время полетит – только успевай оглядываться. Так что, Андрюха, береги их. А потом, по выпуску тоже передай по наследству. В системе такая традиция. Понял?
Тёзка с готовностью кивнул.
Платонов спустился в курилку. Сел на скамейку под кроной багряника. Дерево уже теряло листву, готовясь к долгой зиме. В индиговых сумерках ствол и ветви были угольно черны. Зато весной, в конце апреля, ещё безлистые ветки и ствол покрываются нежными светло-сиреневыми цветами. При взгляде в эту пору на багряник кажется, что стая веселых мотыльков облепила дерево и нежится в ярких лучах весеннего солнца.
«Вот и пришла очередная осень, - поглаживая ствол, подумал Андрей. – Завтра первое сентября. Салажата сядут за парты. У них всё впереди. А что ждёт нас?»
Андрей закурил, но курить расхотелось, и он погасил сигарету. Потянуло на берег Стрелецкой, к уютному пляжику, где однажды, душной июльской ночью, сидели с Юрой. И где он услышал от него жестокую правду о Новочеркасской трагедии…
Поднявшись на бугорок, Андрей увидел невдалеке трепещущийся язычок костерка, и едва различимые силуэты. Слабый порыв ветра донес звуки гитары и песню:
Не водил в Багдад я караванов,
Не возил туда я шелк и хну.
Наклонись ко мне прелестным станом,
На коленях дай мне отдохнуть…
Андрей тихо приблизился к поющим. Самозабвенно пели «мореманы», вернувшиеся с корабельной практики. Андрей не стал им мешать. Сел поодаль на камень
«Проучились всего год, а уже «мореманы» – подумал он и улыбнулся: «Бог ты мой, сколько им ещё предстоит топать к лейтенантским звёздам!»…
Совсем стемнело. На черном бархате низкого неба, рассыпались яркие южные звезды. Вспомнились стихи, которые написал в его выпускной альбом Кирилл Сосновский. Стихи пусть и угловатые, но искренние и очень верные:
Все мы отсюда душой изначально.
Здесь наша гавань и первый причал.
Здесь мы однажды собрались случайно.
Здесь нас Приказ по флотам раскидал…
В час расставанья дадим себе слово:
Помнить всегда, помнить свято о том,
Что в Бухте Стрелецкой ковалась основа…
А всё остальное придёт уж потом…
…Ночной ритуал прощания с «системой» был также неотвратим, как цунами, мчащееся на побережье. И какие бы ухищрения по его нейтрализации не предпринимались командованием училища и дежурной службой, но в «роковую ночь» тельняшка на бронзовом бюсте великого флотоводца Нахимова, на протяжении многих лет являлась непреложной прелюдией посвящения выпускников в лейтенанты.
К предстоящему событию обе стороны готовились заранее, тщательно разрабатывая стратегию и тактику проведения операции. Успех задуманного предопределяли скрытность подготовки, стремительность и высокая слаженность действий всех участников. По всем правилам военной стратегии «время Ч» держалось в строжайшем секрете, и каждый год менялось в соответствии с располагаемой на данный момент диспозицией начальства, местными метеоусловиями, и разработанным сценарием. Это вносило элемент неопределенности в действия защитников уставного порядка в училище и давало хороший шанс на успех организаторам ночного действа. Каждый последующий выпуск вносил в этот спектакль элементы самобытности, стремясь «переплюнуть» предшественников. Поэтому непредсказуемость развития событий, гарантировала головную боль и нервное напряжение в душах обороняющихся.
…В ноль часов дежурный по училищу вызвал к себе на инструктаж дежурных по факультетам и обеспечивающих офицеров. Обозначил каждому место нахождения и участок обзора. Приказал включить прожекторы на плацу и на здании жилого корпуса, а у старинной корабельной пушки – кулеврины, установленной перед центральным входом в учебный корпус, выставить вахту из состава дежурного взвода.
Шел второй час ночи…
В перекрестье лучей мощных прожекторов бронзовый бюст флотоводца сиял первозданной позолотой. Поодаль, в тени акации, мирно перекуривали обеспечивающие офицеры. По докладам с факультетов, КПП, водной станции и из клуба обстановка была спокойной. Никаких подозрительных перемещений и действий не наблюдалось.
Дежурный вышел на плац. Ночную тишину нарушали мерный стрекот цикад, да протяжные вздохи морского прибоя. Но в душе нарастало тревожное ощущение близкой развязки.
Вдруг раздался короткий свист. Откуда, дежурный не уловил. Огляделся по сторонам – ничего подозрительного. Обеспечивающие офицеры подтянулись ближе к памятнику. Дежурные по факультетам заняли линию обороны перед входами в ротные помещения. Все напряженно всматривались в черноту южной ночи. Снова раздался свист. Ему ответили коротким двойным посвистом с разных точек училища. Дежурный почти бегом бросился к памятнику и скомандовал офицерам: «Будьте внимательны!». И в этот момент кругом погас свет. Внезапно наступивший мрак отключил зрение и в первые минуты, никто не мог сориентироваться.
Из парадных дверей учебного корпуса выскочил старпом:
– Товарищ капитан первого ранга, вас срочно просят к телефону. Звонят из отдела устройства службы Флота насчет ночной проверки караула.
Дежурный, чертыхнувшись, помчался в рубку.
Едва за ним захлопнулась дверь, как в воздух взвилась зеленая ракета. В спальных помещениях факультетов прогремели взрывы. Офицеры и дежурные по факультетам бросились туда. В воздух взвилась трехзвездная красная ракета. Две тени метнулись к памятнику. Послышался нарастающий гул и шарканье десятков пар подошв. На плацу внезапно возникла небольшая толпа, послышался глухой удар дерева об асфальт. Ещё через мгновение толпа растворилась в окрестных кустах. На плацу чернел силуэт яла. Ахнула кулеврина. Серое облако выстрела медленно поплыло в сторону бронзового флотоводца. Из центральных дверей учебного корпуса выскочил разъяренный дежурный. В этот момент вспыхнули прожектора и, откуда-то с крыши жилого корпуса, полилась торжественная мелодия «Прощания Славянки».
…На груди флотоводца красовалась матросская тельняшка, а на каждом эполете, как и положено, для такого случая, искрилось по бутылке водки. Возле постамента, под самой надписью «…А чем я хуже солдат и матросов, что не могу умереть за Родину» стояла пара новеньких яловых сапог. Посредине плаца, словно древняя ладья Одиссея, на ровном киле стоял шестивесельный ял. Весла были занесены для полного гребка…
…Накануне отъезда Платонов был в отличном настроении. Золотом поблескивали лейтенантские погоны, заветный ромбик на тужурке приятно ласкал взгляд. Все хлопоты по оформлению документов и отправки багажа с «приданым» остались позади. Билет на утренний поезд в кармане. Через сутки он будет уже в Харькове, где ждут его Юра Володин с Алёнкой.
С того памятного ночного разговора на берегу Стрелецкой они крепко подружились. Родители Юры не смогли жить в Новочеркасске после кровавой трагедии и поменяли квартиру на Харьков. Там, во время своего последнего отпуска, Юра и познакомился с Алёнкой. И вот теперь у них свадьба. Договорились, что Платонов будет у Юры свидетелем, а затем втроём отправятся в Сибирь, на свадьбу Андрея с Женечкой. Потом со своими подругами поплывут на теплоходе по Оби. А потом?… Потом они разъедутся в противоположные концы страны: Юра на Камчатку, а Андрей в Заполярье. Как сложатся их служба и судьбы? Где и когда удастся встретиться вновь? Ответы на эти вопросы никто из них не знал, и потому об этом старались не думать.
День пролетел незаметно. Утром Платонов попрощался с Вероникой Петровной, девчонками из библиотеки. Те даже всплакнули. Подарили Андрею томик стихов Расула Гамзатова, пожелали счастливого пути и семейного счастья. Зашел на свою кафедру. Алексей Иванович Молодых крепко его обнял и сказал, что уверен в возвращении Андрея в родные стены уже в качестве преподавателя. Руководитель дипломного проекта капитан 1 ранга Блюмин посоветовал не распыляться, служить достойно и не забрасывать науку.
- Обстоятельства не должны править судьбой человека,– несколько торжественно начал он. – Обстоятельства зависят от многих факторов, учесть которые невозможно. Это величины случайные. И только критерий истины приводит хаос обстоятельств к определенной закономерности. Каков критерий, такова и устойчивость процесса или системы. Определи в жизни свой критерий истины и следуй ему, невзирая ни на какие обстоятельства. И ты их преодолеешь и достигнешь желаемого!
Так несколько витиевато напутствовал Андрея его наставник, крупный ученый и замечательной души человек.
Возле КПП повстречал капраза Саблина.
– Ну, что, лейтенант Платонов, как настроение? – улыбнулся Саблин, протягивая руку. – Поздравляю! Служи достойно. Без фокусов,– лукаво прищурился он.
– Павел Сергеевич, вы извините меня за тот дурацкий экзамен, – тронутый словами педагога выпалил Андрей.
– Да ладно, чего уж там, – махнул рукой Саблин, – как говорится «кто старое помянет…». Я ведь сразу тогда понял, что к экзамену ты ни черта не готовился, а отпуск мог накрыться. Вот и сработал инстинкт самосохранения. Не женился?
– В отпуске. Завтра еду на свадьбу к Володину в Харьков, а потом они ко мне.
– Ну что ж, это хорошо. Передай ему мои наилучшие пожелания. Будьте, лейтенанты, счастливы и удачливы, – потрепал он Андрея по плечу, – по мелочам не разменивайтесь, любите флот. Всегда помните старый морской девиз: «Доблесть, Отвага и Честь!»…
Потом Андрей смотался в город за подарками. Маме купил пуховый платок, Женечке – великолепный фотоальбом с видами Крыма, а бабе Лиде – настенные ходики с кукушкой.
Подарку баба Лида очень обрадовалась. Тут же водрузила часы на стену напротив кухонного стола.
– Вот теперь буду поглядывать на них и тебя вспоминать, – сказала она Андрею.– А с кукушкой мне теперь веселее будет.
Вечером в последний раз, не спеша, прошелся по центральному кольцу. Постоял на Графской пристани. Посидел на Приморском бульваре. Зашел на центральный переговорный, позвонил домой. Мама была в приподнятом настроении. Это чувствовалось по голосу. Она заговорщицким тоном сообщила, что они с Женечкой готовят для него какой-то сногсшибательный сюрприз. Женечка сейчас с молодежной труппой на трёхдневных гастролях в Аше. С минуту на минуту должна звонить. Просила, чтобы в Харькове не задерживался и чтобы Юру с Алёной обязательно привёз. Билеты на теплоход Женя уже заказала. Договорились, что перед отъездом из Харькова он позвонит.
Перебирая в памяти разговор с матерью, Андрей медленно спускался по мраморной лестнице почтамта.
-Здравствуй, Андрюша! – кто-то тихо позвал его.
Обернулся – Юля. Она, как всегда, была хороша.
- Здравствуй! – ответил Андрей.
Он не ожидал этой встречи. Вообще, после развода, он старался заставить себя не думать о ней.
- Как поживаешь? - натянуто улыбнулась Юлька.
- Нормально! – буркнул Андрей.
- А чего такой невеселый? – допытывалась она. - Я слышала, ты хорошо распределился. И ещё, говорят, подцепил дома смазливую артисточку?
- Прекрати! – оборвал её Андрей. – Если хочешь что-то спросить – спрашивай, но без ёрничества. Мне некогда.
– Ишь ты, какие мы теперь стали деловые! – обиженно протянула она. – Торопишься, говоришь? Наверное, ещё с какой-нибудь кралей не успел проститься?
Андрей, промолчал, и направился к выходу.
– Подожди! – нерешительно тронула его за рукав Юлия. – Может всё-таки, этот вечер мы проведем вместе? Ты, ведь завтра уезжаешь?
- Зачем? – удивился Андрей
- Ну,… как старые друзья. Ведь мы тысячу лет знакомы и увидимся ли теперь ещё, когда ни будь?
Юлька была искренней в эту минуту, и у него ёкнуло в груди. На секунду он заколебался, но потом покачал головой:
- Ни к чему делать очередную глупость. Ты отлично знаешь, что ничего путного из этого не получится.
- Ну что ж, нет, так нет! – резко ответила она, - будь счастлив со своей артисточкой!
Андрей пристально посмотрел на Юльку, повернулся и, не оглядываясь, зашагал в сторону троллейбусной остановки…
…Поезд, набирая скорость, всё дальше и дальше увозил Платонова от Севастополя. Сначала за поворотом исчез Исторический бульвар с серым куполом Панорамы и ажурным колесом обозрения. Поныряв в туннели, поезд выскочил в Инкермане. Обогнул скалы древней Каламиты. На мгновенье сверкнула ослепительной лазурью Севастопольская бухта. Поезд зычно прогудел и понесся к Бахчисараю…
– Вот и всё!– вздохнул Андрей, – был Севастополь, и нет его. Пройденный этап. История. А ты лейтенант Платонов снова в начале неведомого пути…
Назад в раздел