Андрей и Юлька

«Не всегда состоит в нашей воле быть любимыми, но всегда от нас самих зависит не быть презираемыми»

Антисфен

Платонов нервничал. На днях на литературном вечере он мимолётно познакомился с хорошенькой блондинкой. Договорились о встрече на новогоднем балу, но развод суточного наряда затягивался, и это грозило ему провалом свидания. Он с нетерпением выглядывал в окно, выходящее на плац, но чёрные шеренги суточного наряда стояли монолитно. Перед ними держал свою нескончаемую речь заступающий дежурный – невероятно педантичный капраз по кличке «Чудила».

…На условленном месте никого не было. Платонов понял, что «поезд ушел» и хорошенькую блондинку он упустил. Мысленно послав далеко-далеко «Чудилу», Андрей достал сигарету, закурил. Подошли две девчонки. Спросили лишний билетик. Не взглянув на просительниц, он молча протянул им не нужный теперь второй билет, докурил и направился в клуб. В полутёмном танцевальном зале лихо отплясывали твист. Хлопали конфетти, взлетали в воздух цветные ленты серпантина.

Танец закончился. Пары начали расходиться. И вдруг, почти рядом, Андрей заметил знакомую фигурку. Она стояла к нему спиной и о чём-то оживлённо разговаривала с подружками.

С первыми аккордами танго Андрей решительно направился к ней, легонечко тронул сзади за локоть:

- Разрешите?

Она обернулась и, кокетливо улыбнувшись, ответила:

- Пожалуйста!

Андрей растерялся. Он ошибся. Это была не та, из-за которой он пришел сюда. Девушка с любопытством наблюдала за его замешательством.

- Вы, по-моему, обознались и очень разочарованы? – сочувственно улыбнулась незнакомка.

–Да, - признался Андрей, - обознался, но не разочарован.

Так появилась в жизни Платонова Юлия. Она училась в десятом классе и, как гордо заявила, была в школе отличницей и активисткой. После бала Андрей проводил её домой. Юля дала ему номер своего телефона. Договорились, что в среду он ей позвонит.

Встречи стали регулярными. Молодые люди отлично проводили время. Юля увлеченно рассказывала Андрею о занятиях музыкой, о композиторах. Андрей – большой любитель поэзии, читал Юльке стихи своих кумиров…

Каждый раз после увольнения Платонов долго оставался под впечатлением проведенного вечера и с нетерпением ждал новой встречи. Но иногда в Юльке происходили странные перемены – она, без видимого повода, вдруг становилась колючей и упрямой.

Первая серьёзная размолвка произошла, в общем-то, из-за пустяка. Как-то факультетский комсорг объявил: «На ближайшую субботу есть билеты на премьеру в драматический театр».

Андрей взял два билета. Замотанный служебными и учебными делами, он не сообщил заранее Юльке о предстоящем походе в театр.

В субботу, уволившись сразу после обеда, позвонил ей из ближайшего автомата и радостно выпалил, что сегодня вечером они идут в театр. На другом конце провода наступила тишина, а затем холодным тоном Юлька начала отчитывать Платонова за самоуправство. Андрей остолбенел. Он попытался всё обратить в шутку, но Юлька, «закусив удила», холодно оборвала его, обозвала шутом и, бросив с вызовом «Я никуда не пойду!», - повесила трубку. Андрей разозлился и после этого Юльке не звонил.

Недели через две его вдруг вызвали на КПП. Там была Юлька. Она вихрем налетела на Андрея. Не давая опомниться, затараторила, что соскучилась по нему, что тогда у неё было плохое настроение, а он тут подвернулся со своими дурацкими билетами, что за эти недели вся изнервничалась и переволновалась за него и, не выдержав, примчалась. А он, дескать, мог бы, и позвонить хоть раз …

Андрей не слышал Юльки. Он был на седьмом небе оттого, что Юлька снова рядом и что всё опять хорошо. Черт с ними, с теми билетами.

Но восстановленная идиллия была недолгой. Неожиданно они снова поссорились и не встречались, ревниво наблюдая друг за другом со стороны.

Тут подоспела весенняя сессия, а за ней корабельная практика. Корабль сдавал задачи, выполнял боевые стрельбы, потом, без захода в базу, совершил штурманский поход вдоль кавказского побережья. В Севастополь вернулись просоленные морем, прокаленные солнцем, обдутые штормовыми ветрами.

В круговерти экзаменов, корабельных вахт и учений, Андрей почти не вспоминал о размолвке.

Но вот нежданно почтальон вручил Андрею письмо от Юльки. Она писала, что поступила на биологический факультет. Сейчас находится в Севастополе. Ждёт Андрея и просит всё плохое забыть….

Андрей, несколько раз перечитав письмо, бросился к старшине команды и стал сумбурно объяснять, что ему срочно нужно уволиться, что в городе у него неотложное дело, которое необходимо решить именно сегодня.

– Знаем мы эти неотложные дела, – хитро подмигнул старшина, - собирайся. Послеобеденным катером сойдешь на берег. Увольнительную получишь до двадцати трёх часов. Да смотри, со своими неотложными делами не опоздай на последний катер. Он отходит от «Минки» в двадцать два тридцать.

…Осенью сыграли свадьбу. Но семейная жизнь не заладилась, и они снова расстались. Андрей тяжело переживал. Замкнулся в себе. Злился, пробовал спокойно разобраться во всем, найти причины, но не найдя ответа, снова злился.

В таком «заведенном» состоянии однажды Платонов крепко «перебрал» в компании однокашников. У Димы Нуриева был день рождения. По этому поводу решили устроить небольшой мальчишник. Выбрали уютное диетическое кафе. Послали гонца за водкой. Девчата-официантки всё понимали без лишних разъяснений – разливали водку за стойкой по дозам и в невинных пластмассовых стаканчиках подавали к столу. Зорко следили за наружной обстановкой, всячески оберегая своих клиентов от возможного налета патруля.

Посидели спокойно. Андрей пил, но почти ничего не ел. Вяло участвовал в общих разговорах. Ребята сначала пытались его растормошить, но потом оставили в покое.

Выйдя из кафе, все разбежались кто куда. Платонов остался один. Перекурив, направился было в «систему», но тут его окликнули. Это был Олег. У них было «шапочное» знакомство. Вместе поступали в училище, но Олег не прошел по конкурсу и подался в местный институт. Они давно не виделись.

Андрей искренне обрадовался Олегу. Зашли в кафе, взяли по порции мороженого и по шампанскому с коньяком. Разговоров было много.

Около десяти вечера Олег заторопился. Ему нужно было встретить свою девчонку. Андрей снова остался один.

«Всех кто-то ждет! Всех кто-то встречает! – уныло думал он. – Лишь я, как последний идиот, один болтаюсь по вечернему городу». Вернулся в кафе, выпил еще. Закусил конфеткой и направился к автобусной остановке.

Возле остановки нарвался на патруль. Правда, дворами благополучно смылся от блюстителей военного порядка. Пока отрывался от патруля, ушел автобус. На остановке оставаться было опасно. Решил переулками идти пешком.

«Сопливчик» давил шею, застегнутый на все пуговицы бушлат сковывал движения. Миновав освещенные улицы, Андрей распахнулся. Дышать стало легче, но появилась тошнота, начала кружиться голова, страшно хотелось пить. В «Карантине» встретил корешей с соседнего факультета. Они втиснули его в подошедший переполненный автобус. Потом под руки довели до лазейки в дальнем углу училищного забора и благополучно переправили на территорию. Плотно поддерживая с боков, повели на факультет. Возле факультета обмякшего Андрея прислонили к стволу акации, сказали: «Стой тихо».

Было десять минут первого. Срок увольнения закончился.

Прибежал старшина класса Степан Волков. Забрал увольнительную и помчался в рубку дежурного по училищу. Там уже был и партгруппорг Гена Струмилин. В двух словах объяснили старпому - четверокурснику Сазонову ситуацию. Тот подсунул им книгу увольняемых:

- Быстро – пока нет «Чудилы». Он пошел в обход.

-Торопиться не надо главный корабельный старшина Сазонов! - услышали они голос «Чудилы», - давайте-ка мне увольнительную. С вами я разберусь потом, а вы, - обратился он к Струмилину и Волкову, - следуйте за мной в роту.

За это время друзья через окно затащили Андрея в спальное помещение, но уложить в койку не успели – клацнул выключатель, зажегся свет. Дежурный по училищу подошел к сидящему на койке Платонову, покачал головой и приказал толпящимся курсантам:

- Уложите его спать, завтра всю эту кашу будем расхлёбывать.

На следующее утро, в восемь тридцать Андрей с командиром роты уже стояли «на ковре» в кабинете у начальника училища. Там находился и начальник факультета. На столе у адмирала лежала открытая папка личного дела курсанта Платонова.

Разговор был коротким. Адмирал поднялся со своего кресла, мягкой прихрамывающей походкой подошел к Андрею, внимательно посмотрел ему в глаза и тихим голосом сказал:

- На будущее запомни две вещи: первое – пей с умом, а если его нет, то не пей вообще, и второе – никогда не теряй головы из-за женщины.

Немного помолчав, заключил:

- Ты комсомольский секретарь роты. Рыба гниет с головы. Чтобы не испортилась вся рыба, ей отсекают голову. Годик послужишь на флоте. Проветришься. Осмыслишь самого себя. Если будешь служить достойно, обещаю вернуть в училище.

Задумчиво посмотрев в окно, как бы взвешивая свое решение, адмирал поставил окончательную точку:

- Так и решим! Все свободны!

Из кабинета Андрей вышел подавленный. В душе была пустота. Командир роты капитан 3 ранга Копылов хмуро бросил:

- Иди в роту.

Потом, посмотрев на Андрея, крепко сжал его за локоть:

- Держись. Жизнь штука жесткая. Что бы ни случилось, всё нужно воспринимать достойно!

Даниил Григорьевич Копылов знал, что говорил. Он прошел войну от матроса до каптри. На память о жестоких боях она оставила ему на левой половине лица глубокий шрам.

Вечером перед поверкой, Копылов вызвал к себе в кабинет Платонова. Постучав в дверь и не получив ответа, Андрей вошел в канцелярию и доложил:

- Старшина 2 статьи Платонов по вашему приказанию прибыл!

Реакции со стороны командира - никакой. Угрюмый, как ливневая туча, тот сосредоточенно перелистывал красную папку личного дела. Шрам на щеке нервно пульсировал. Это был верный предвестник грозы.

Андрей остановился посреди кабинета. В душе поднималась тревога. Командир явно передерживал. Молчание становилось невыносимым, и Платонов начал потихоньку заводиться:

- По вашему приказанию прибыл! - вызывающе громко повторил он.

Копылов по-прежнему методично, лист за листом, переворачивал страницы. Наконец захлопнул папку и отбросил её на край стола.

Медленно, как бы нехотя, поднял голову и тяжелым взглядом уставился на Андрея. Лицо его стало багровым и от этого казалось одутловатым.

Андрей выдержал этот пристальный, суровый взгляд. Внутри всё похолодело.

Чеканя каждый слог, Копылов произнёс:

- Мер-за-вец! На «Королевском флоте» решил обосноваться? Крымского солнца захотел? Прочно ухватился за юбку дочки комбрига, морочишь ей голову, а сам таскаешься по бабам, пьянствуешь!

Андрей опешил. Он мог ожидать всего, чего угодно, только не этого.

«Откуда всё это? Какие бабы?» лихорадочно терялся он в догадках.

Добившись желанного эффекта от первого удара, командир всё тем же жестким тоном продолжил:

- После того, как ты отправился в роту, меня снова вызвал начальник училища и приказал, выяснить обстановку. Я позвонил домой Юлии, и она сказала, что ты уже несколько месяцев как не появляешься и неизвестно где пропадаешь.

Помолчав, Копылов заключил:

 – Вот я и говорю: шляешься где-то, пьянствуешь с корешами, а домой не идешь…

Андрей не выдержал и жестко прервал его монолог:

– Это не Ваше дело. И ни с какими бабами я не шляюсь. А с Юлей мы разберемся сами.

– Сами с усами! – трахнул тяжелой ладонью по столу Копылов. – Разберетесь! Ты уже разобрался, слюнтяй! Тоже мне «жертва несчастной любви» – с иронизировал он. – Приказ на тебя подписан. На флоте теперь будешь разбираться!..

После этого он надолго замолчал.

– Ну, не сложилось, – вздохнул командир, – так, что теперь–водку жрать? Всю не выхлещешь. Может, сам и виноват, что не сложилось?!

– Это не Ваше дело! – отделяя каждый слог, выдавил Платонов.

– Не моё говоришь? А чьё? Ты ведь только о себе печешься. Себя очень жалеешь. А о матери подумал? Каково ей будет узнать, что тебя с треском выгнали из училища за пьянку?

Платонов исподлобья посмотрел на командира. В какой-то момент их взгляды встретились. Копылов встал, подошел к окну и повернулся к Андрею спиной.

Как и все крупные люди, капитан 3 ранга Копылов был медлителен, немногословен и не злобив. Несмотря на внешнюю суровость и подчеркнутую жесткость в отношениях с курсантами, Даниил Григорьевич был справедливый человек. Не имея своих детей, курсантов любил по-отечески, но старался виду не показывать. В искренности и порядочности Андрея не сомневался и был убежден, что Юлию тот любит по-настоящему и без корысти. Сейчас ему было нелегко: человеческие чувства и должностные обязанности никак не приходили в согласие. Но человечность всё же взяла верх. Он подошел к Андрею, усадил его рядом с собой на диван:

- Вот что Андрюша, я должен тебе честно сказать, что у меня разговор с Юлей оставил в душе неприятный осадок. Мне кажется, поторопился ты с женитьбой. А за резкий тон и всё услышанное не обижайся. Я верю в тебя. Всё образуется со временем. Закончишь ты училище и найдешь ещё свое счастье. Иди!

Андрей вышел опустошенный. Спустился в курилку. Уже сыграли «Отбой!» и окна кубриков слабо светились синим полумраком ночного освещения. Закурил. Снова попытался осмыслить услышанное. Так жестко и открыто с ним еще никто в жизни не говорил. Постепенно освобождаясь от дурмана тяжелого разговора, Платонов исподволь признавал правоту командира: он действительно раскис и заслюнтяйничал. И по мере того, как он это осознавал, в душе, вытесняя всю слизь, рождалась холодная злость на самого себя и твердое желание всем доказать, что он не хуже других.

Черта с два! – скрипнул зубами Андрей, – мы ещё посмотрим, слюнтяй я или не слюнтяй!

…На следующий день перед строем факультета был зачитан приказ об отчислении курсанта Платонова на флот, без зачета в срок службы по призыву трех лет, проведенных в училище.

К Андрею, стоящему посередине плаца, неторопливо подошел старшина роты пятикурсник Леонид Кудрин и сорвал с его шинели курсантские погоны. Последовала команда начальника факультета:

– Роты развести по местам занятий!–

Оглушительным боем ударил большой барабан. За ним посыпалась дробь малого барабана, задающего ритм движения строям.

В шинели без погон, с матросским вещмешком у ног, понурив голову, чтобы не выдать подступивших слез, одиноко стоял на плацу Андрей Платонов. Взвод за взводом, курс за курсом проходили мимо него теперь уже бывшие однокашники…

В эти минуты он до боли в груди почувствовал, как близка ему «система», как дороги ему курсантское братство, атмосфера, уклад и образ жизни этой синегюйсовой «бурсы»…

Сжав кулаки, Андрей поклялся себе, что он вернется сюда, чего бы это ему ни стоило…