Библиотека Виктора Конецкого

«Самое загадочное для менясущество - человек нечитающий»



Путь в незнаемое

«Не к тому будь готов, чтобы исполнить то или другое, а к тому, чтобы претерпеть»

М.Е. Салтыков-Щедрин

До восемнадцати лет Андрей Платонов не видел моря. А интерес к флоту у него ограничивался романами Жюль Верна да книгами по истории географических открытий. Как и большинство его ровесников, своё послевоенное детство он делил между школой, очередями за продуктами, летом- футболом и рыбалкой, а зимой – хоккеем и лыжами. А ещё, как и все пацаны, любил кино и цирк. Повзрослев, увлекся авиацией. В десятом классе все были уверенны, что дорога в авиационный институт ему открыта: он был неоднократным чемпионом области по авиамоделизму, кандидатом в мастера спорта по хоккею, призером олимпиад по математике и физике.

Но судьба распорядилась иначе. На вступительных экзаменах в авиационный институт недобрал двух баллов. Пошел слесарить на завод и подал рапорт в военкомат для поступления в Иркутское авиационное училище. Но и тут судьба заупрямилась - вместо берегов Ангары и любимой авиации предложила ему отправиться на берега Крыма, в морское училище.

Как-то после майских праздников, его пригласили к военкому. Возле знакомой двери недоуменно шептались трое парней. Выяснилось, что их тоже вызвали без объяснения причины. Правда, теряться в догадках пришлось недолго. Тот самый майор, который с ними беседовал в феврале, быстро прояснил ситуацию: пришла разнарядка на четырех абитуриентов в высшее военно-морское училище. Приказано срочно отобрать кандидатов с хорошими аттестатами зрелости, пропустить их через углубленную медицинскую комиссию и отправить документы в Севастополь. Выбор выпал на них. Андрей воспротивился:

- Не поеду! Я никогда в жизни не видел ни моря, ни кораблей и хочу учиться в авиационном училище, а не в морском.

Троица молчала. Майор, оставив без внимания возражения Платонова, обратился к ним:

 – Ну, а Вы, что скажите?

 - Да нам как-то все равно – ответил за всех рыжий, веснушчатый парнишка.

 – Вот и хорошо, - одобрил майор, - пишите рапорта, получайте у секретаря направления на медицинское освидетельствование и вперед! А с тобой, ершистый авиатор, - кивнув в сторону Платонова, - мы поговорим отдельно.

Как только парни ушли, он, улыбаясь, подошел к Андрею, легонько взял за локоть и дружеским тоном спросил:

- Ну, чего нервы гробишь? Если уж так рвёшься в Иркутское училище, не переживай, дело поправимое. Экзамены там, в конце августа, а в Севастополе в начале июля. Соображаешь, куда я клоню? Поедешь в Крым, посмотришь, оценишь на месте обстановку, не понравится – завалишь последний экзамен и вернешься домой. Обещаю, если вернешься, отправить тебя в Иркутск. Не забудь только забрать справку с экзаменационными оценками. Не сомневайся, всё будет хорошо, даю тебе слово офицера. На вот ручку, бумагу и пиши. А вдруг понравится, и останешься там? Море. Юг. Да из-за одной только военно-морской формы можно не раздумывая ехать туда. Заявишься на каникулы курсантом-моряком, все девчонки будут твои! – весело подмигнул он.

Андрей написал рапорт, поверив майору. Тогда в душе он не сомневался, что вернется домой и потом поедет поступать в Иркутское училище.

Севастополь и море особого впечатления на него не произвели. Стояла жара, и хотелось одного – быстрее добраться до училища.

Потрепанный автобус, скрипя на каждом повороте, миновал центр и покатил по разбитому асфальту неширокой дороги, петлявшей между каменистыми пустырями и извилистыми балками, где в зелени садов прятались аккуратные домики с черепичными крышами. Справа все время маячило море. Оно то размашисто раскрывалось серебристо-голубой чашей, то неожиданно исчезало из вида.

А над всем окружающим миром безраздельно властвовало раскаленное добела солнце. Оно было везде: в густом струящемся придорожном мареве, в сухом, обжигающем воздухе, в нестерпимо ярких бликах далеких морских волн. Жара отупляла, подавляя желание думать, двигаться, говорить…

Наконец, сделав последний поворот, автобус содрогнулся в короткой конвульсии, грузно осел, со скрипом раздвинул двери-гармошки и вывалил из своего металлического чрева прямо под палящее солнце аморфную пассажирскую массу.

Окружающий пейзаж был незатейлив: пологий, выжженный солнцем косогор упирался в каменную, давно не беленую стену, увитую по верху колючей проволокой. Вдали, во весь окоем, – густо-синего цвета море. Над головой – белёсый небесный купол. Слева – несколько окрашенных охрой двухэтажных домов. Дома образовывали небольшую улицу. Она упиралась в ажурные ворота с конторльно-пропускным пунктом (КПП).

Возле КПП в нетерпеливом ожидании копошилась пестрая толпа таких же, как Платонов, абитуриентов. Ожидание было недолгим. Появившийся в дверях старшина зычным голосом скомандовал:

- Прибывшим, построиться в колонну по три!..

Разместили их в спортивном зале. Каждому выдали матрац, подушку, наволочку и две простыни. Коек не было, стелились прямо на деревянный крашенный пол. На обустройство отвели пятнадцать минут. Потом всех построили на улице, перед спортзалом. Старшина объявил номер группы, распорядок дня, правила поведения на территории училища, представил командира взвода – долговязого третьекурсника с двумя лычками на погонах. Очень важного и не разговорчивого.

Всех, конечно, интересовало главное: «На кого здесь учат?»

В военкоматах объясняли просто - «Получишь высшее морское инженерное образование».

Однако к кому бы ни обращались абитуриенты, ни кто толком вопроса не прояснял. Важный комвзвода многозначительно отрезал:

- Когда придет время, вам все скажут.

Старшина роты отвечал тоже не лучше:

- Вот поступите в училище, тогда и узнаете, а пока лучше думайте об экзаменах.

Окончательно замороченная, братва жила слухами и догадками. Кто-то говорил, что учат здесь на командиров кораблей, кто-то – на военных конструкторов. Один договорился даже до того, что это сверхсекретная школа подготовки подводных диверсантов.

Первый экзамен был математика письменно. Андрей без особых проблем решил все задачи. Математика отсеяла значительную часть прибывших, в том числе двух парней, его земляков. Третий, рыжий - «завалился» на законах электричества. Андрей остался один. Физику он сдал на «отлично», диктант по русскому языку и английский - на «хорошо». Оставался устный экзамен по математике. Нужно было принимать решение. Рассудок говорил, что экзамен надо «валить» и ехать домой, но что-то внутри сопротивлялось этому. «Не валяй дурака, сдавай экзамен и поступай в училище, не пожалеешь» – твердила невесть откуда взявшаяся интуиция.

Андрей всегда трудно принимал решения. Он знал за собой этот недостаток и злился на нерешительность, начинал нервничать, и от этого становилось только хуже.

Точку в этих терзаниях, как всегда, поставил случай.

Билет оказался легким, но Платонов в последний момент всё же решил прикинуться олухом. Отвечая на вопросы, он понес явную ахинею. Неожиданно его прервал экзаменатор, сухонький армянин с седеющими волосами и удивительно добрым, улыбчивым лицом. Он пружинисто встал из-за стола, мягкой походкой подошел к Андрею, обнял за плечи и, пристально посмотрев в глаза, тихо сказал:

- Ну, зачем же ты валяешь дурака, парень? Ты не умеешь врать и поэтому очень примитивно себя «валишь».

Повернулся и быстрыми шагами направился к столу. В лежавшей перед ним стопке листов нашел письменную работу Андрея и жестко скомандовал:

- Платонов, подойдите ко мне!

Растерявшийся Андрей нерешительно застыл перед экзаменатором. А тот, уставившись на него, протянул ручку:

- Пиши на своей контрольной работе вот здесь: «Обещаю учиться по математике только на отлично».

Платонов, повертев в руках ручку, вывел там, где ему было указано: «Буду учиться на отлично».

- Вот это уже другое дело! – улыбнулся экзаменатор. - А то, ишь ты, комедию начал ломать. Запомни, я заведующий кафедрой математики и вашего брата вижу насквозь. Роспись твою сохраню. У нас с тобой ещё будет время пообщаться, а пока иди. Ставим тебе «отлично». Так? – обратился он к членам комиссии. Те согласно закивали головами.

Так капризная судьба сделала Платонова курсантом военно-морского училища. Остриженный наголо, он неожиданно стал обладателем зеленовато-серой парусиновой робы, ультрамаринового флотского воротника-«гюйса» с тремя ослепительно белыми полосками по краям, тяжелых, скрипучих яловых ботинок – «гадов» и матросской бескозырки без ленточки – «мисы».

Все вокруг пребывали в возбужденном, радостном настроении, а на душе у Андрея было муторно. Необъяснимое чувство вины перед теми, кто остался там, далеко-далеко, всё время не покидало его. Он корил себя за то, что упустил возможность вернуться домой и безвольно позволил случаю круто изменить свою жизнь. Однако интуиция настойчиво убеждала: он не пожалеет о том, что доверился случаю. И первое подтверждение этому произошло очень скоро и тоже неожиданно.

Однажды, проходя мимо двухэтажного здания с плотно зарешеченными окнами, Андрей обратил внимание на приоткрытую калитку в глухом заборе, огораживающем прилегающую территорию. Из любопытства легонько толкнул дверь. Калитка бесшумно отворилась и пропустила внутрь квадратного дворика с бетонным покрытием. В дальнем углу, под низким навесом, тускло, поблескивая серебром, стоял МиГ-15 –первый отечественный реактивный самолет.

Андрей не поверил своим глазам: откуда и зачем он здесь?

Подошел к самолету. Фонарь пилотской кабины был откинут. Из кабины в окно здания черными змеями уходили какие-то кабели. Рядом с самолетом на низкой аэродромной тележке размещались приборы с множеством тумблеров и разноцветных лампочек. Потрогал крыло.

Кабели и пульты с приборами, знакомый запах горелого керосина, исходивший от самолета, масляные пятна на бетонке будили дорогие воспоминания. Все это было свое, родное и с трудом верилось, что настоящее.

Из оцепенения его вывел дружеский вопрос:

- Нравится?

Андрей обернулся, в дверях, которые он не заметил, стоял коренастый мужчина лет сорока. Одет он был в черный «технарский» комбинезон.

- Нравится, - искренне признался Андрей. – Я ведь авиамоделист и даже собирался поступать в Иркутское авиационное, да вот попал сюда..

- Я это училище заканчивал в сорок восьмом году, - сказал мужчина, - Хорошее заведение. А здесь ты получишь морскую специальность, но и с авиацией столкнешься конкретно. Вот с этой машиной, например, познакомишься подробно, и даже двигатель будешь сам запускать.

- Правда? – недоверчиво спросил Андрей.

- Зачем же мне тебя обманывать? – удивился технарь. - Кстати, ты какой факультет-то выбрал?

- Материальную часть. Правда, я не знаю, что под этим скрывается, но к приборам и радиолокации я как-то равнодушен, а вот «железки» – это моё.

- Ну, тогда мы с тобой через пару лет здесь обязательно встретимся. Вижу, ты не ожидал увидеть в морском училище самолет. Не удивляйся. Флот переходит на новую технику, и вам придется обслуживать её в частях. А пока, если не секрет, представься - как хоть величают тебя?

- Андрей Платонов.

- А я – старший инструктор кафедры. И фамилия – Молодых, зовут Алексеем Ивановичем. Так что, авиамоделист Андрей Платонов, заходи, рад буду тебя видеть. Авось и поможешь в чем-нибудь. Техники у нас много, лишние руки, особенно умелые, всегда нужны. А сейчас извини, дела не ждут, да и тебе пора возвращаться в роту, скоро ужин.

Командиром учебного взвода был третьекурсник Гена Свиридов по кличке «Лапочка» – разбитной, смазливый малый, балагур, охальник и гитарист. Сразу же после официального представления начальником факультета младших командиров он, прихватив гитару, увел свой взвод на берег Стрелецкой бухты.

Там под мерный шелест ленивых волн и редкие крики чаек, Лапочка и разъяснял своим бритоголовым подчиненным, что училище – это «система», курсанты – «курсачи», сверхсрочнослужащие – «сундуки», а офицеры – «фараоны». И ещё он сказал, что командир роты капитан третьего ранга Копылов – мужик крутой, контуженный и свирепый. Подпольная кличка «Свирепый Даниил». Его лучше не выводить из себя – плохо будет.

В системе своя иерархия, – поучительным тоном говорил взводный.

–Вы, например, - Генка, обвел взглядом притихших слушателей, - «салажата». А посему, должны беспрекословно исполнять любое требование старших и, если потребуется, отдать старшему всё! - Он сделал многозначительную паузу, - вплоть до последнего рубля! Потом, через год, станете «мореманами» и жизнь ваша станет полегче. Но для этого вам придется оттарабанить «курс молодого бойца», оморячиться – сначала на ялах, а после окончания первого курса – на «коробке», пройти через «огонь» интегралов и дифференциалов кафедры Артура, мутную заумь начерталки и медные провода лабораторок по электротехнике.

Свиридов сделал серьезное лицо:

- Про «курс молодого» лучше помолчу. Что это за штучка, вы сами узнаете с завтрашнего дня. Учить вас будут костоломы из комендантского взвода. Они умеют выпаривать соль из молодняка. Что ещё? Морская закалка ялами обеспечит вам трудовые мозоли на ладонях и задницах, отчего эти части тела приобретут крепость крокодильей кожи. Потом, в дальнем походе под парусами вы от души потравите на свежей волне, и познаете романтику всяких там фордевиндов и оверштагов, а может быть, и оверкилей, – нервно хохотнул Лапочка.

Курсанты хмуро молчали. А комвзвода нагнетал обстановку:

- На «коробке», во время летней практики, - кто к этому времени уцелеет в системе, - многозначительно заметил он, - матросы научат вас многим флотским премудростям, а занудистые штурмана попортят вам кровушку расчетами положения светил по астрономическим таблицам и определением координат корабля «прямым и обратным ходом» по Луне, Солнцу и звездам с помощью секстана. В конце концов, вы научитесь манипулировать им также ловко, как алюминиевой ложкой во время крепкого шторма. Отстояв с десяток ночных штурманских вахт и «спихнув» все астрономические задачи, вы получите право носить травленные хлоркой гюйсы и бески «а-ля гриб». Правда, только в неофициальной обстановке, т. е. в отпуске, ну и иногда в системе. Детали узнаете потом…

Никто Свиридова не перебивал и, вероятно, от этого он был в ударе:

– А на третьем курсе вы уже станете «веселыми ребятами». Поводов для радости будет предостаточно: перевалите Эверест сопромата и Монблан теормеха. Останутся в прошлом ужасы электротехники, начерталки и «деталей машин». Замаячат впереди специальные дисциплины. Третий курс самый легкий, потому что вы будете уже на вершине. Кстати, на «топтогоне», то есть на танцульках, все девчонки будут ваши. Третий курс – это перспектива для местных красавиц…

Лапочка сделал глубокомысленный вид, достал сигарету, не спеша, прикурил и, медленно выпуская колечками дым, снисходительно окинул взглядом бритоголовых пацанов.

- Наконец… - улыбнулся он, - четвертый курс. Это «черепа». Они важно ходят по училищу с именными чемоданами, в которых надежно скрыты все военно-морские тайны. «Черепа» вхожи во все режимные лаборатории, они знают почти всё по специальности, но ничего ещё не умеют. На спецкафедрах доценты с кандидатами усиленно закачивают в их отяжелевшие от наук головы эликсир секретных знаний. От этого у «черепов» сильно редеет волосяной покров на раскаленных от умственного напряжения котелках.

Лапочка удовлетворенно хмыкнул, восхитившись своей витиеватой фразой, и продолжил:

- Девки в этот период особенно активны, – везде расставляют амурные сети. Тут надо держать ухо востро, чтобы не вляпаться в «историю». Промухал – и в два счета охмурят.

После этого многозначительного намека, он надолго замолчал, рассеянно попыхивая сигаретой. На его смазливом личике блуждала неопределенная полуулыбка.

- Ну а теперь пару слов о «пятаках». Вам ещё об этом думать рано. «Деды» так зовут «пятаков» – народ особый. Большинство уже крепко повязаны веревками Гименея. Их лысые головы забиты пеленками и дипломными проектами, и в училище они отбывают только номер. «Деды» мудры, как горные аксакалы. С ними все обходятся уважительно, включая Тамерлана-начальника училища. Вам на них надлежит смотреть как на святых, и без дела лучше не путаться у «дедов» под ногами.

- Тамерлан – это фамилия или имя начальника училища? – робко прервал Лапочкины рассуждения кто-то из слушателей.

- Нет, - покачал головой Свиридов, – это его курсантская кличка. Начальник училища у нас боевой вице-адмирал – фронтовик. Отбарабанил войну от звонка до звонка на торпедных катерах в Заполярье, освобождал Лиинахамари и Печенгу. Был ранен в ногу, отчего и хромает. Мужик он крутой на расправу, за что и получил у курсантов кличку «Тамерлан». Строгий, но справедливый. Только вам, салажне, ему на глаза лучше не попадаться, можно ненароком и фитиль схлопотать. На этом пока и завершим первый урок вашего вхождения в роль…

Лапочка подхватил гитару, сосредоточенно послушал звучание каждой струны, подкрутил нужные колки, закатил глаза, взял аккорд и запел:

Год прожили мы в Стрелецкой.

Курс наук с тобой прошли.

На Приморском, на бульваре

Мы подруг себе нашли

На Генкином лице блуждала счастливая, вдохновенная улыбка. Он начал легонько отбивать ритм о верхнюю деку, мотая в такт головой, приглашая всех поддержать его.

Сначала робко и нестройно, потом все больше раскрепощаясь салаги подхватили песню, на ходу разучивая нехитрые слова:

Не забыть мне в черной ночи

Водной станции огни,

Где светились твои очи

Робкой нежности полны…

…Начинающаяся военная судьба объединила разных по характеру и жизненному опыту ребят. Большинство из них, как и Андрей, никогда не видели «живого» моря, боевых кораблей и настоящей морской формы, и, как и он, попали в моряки случайно. Некоторые успели послужить год-два. Кто-то после школы поработал на производстве. Кто-то попал в училище прямо со школьной скамьи.

Местных севастопольцев в роте было немного. Держались они поначалу обособленно, заметно отличаясь от остальных раскованностью и ироническим отношением к иногородним. Были в роте и сынки больших флотских начальников, но ни своим поведением, ни отношением к ним командиров, особо не выделялись. Во всяком случае, «курс молодого бойца» все осваивали в равных условиях.

…О, это было хорошее испытание на физическую и духовную прочность вчерашних вольных юнцов.

Рано утром, под лихой свист боцманской дудки дневального все соскакивали с постелей и пулей неслись вниз для построения на физзарядку. В темно-синих флотских трусах до колен и «гадах» на босу ногу будущие флотоводцы выстраивались на плацу перед жилым корпусом в линию взводных колонн. Из динамиков в утреннюю тишину врывались звуки полковых маршей. Под руководством старшин начиналась физзарядка. Командиры рот и дежурная служба бдительно следили, чтобы каждый курсант с полной отдачей, точно и энергично выполнял комплексы гимнастических упражнений. Затем следовал кросс или купание в море.

Во время кросса контролирующие рассредоточивались по всему маршруту и следили, чтобы никто не прятался в кустах, и не срезал дистанции. В едином ритме лихой табун «салажат», с высоко поднятыми головами, сопя от натуги, бледнея и обливаясь потом, спотыкаясь и чертыхаясь, отматывал свои кровные три километра.

Для купания, на водной станции каждой роте было отведено свое место. Рота выстраивалась у самой кромки пляжа. По команде старшины каждый снимал себя «гады», аккуратно ставил их возле левой ноги носками к воде и замирал по стойке «смирно». Старшины рот докладывали дежурному по училищу о готовности роты к купанию и о количестве курсантов в строю. Дежурный по училищу кивал горнисту, и тот подавал сигнал «Начать купание!» Курсанты повзводно мчались на выдраенный до желтизны деревянный пирс, ныряли в зеленоватую воду и проплывали установленные сто метров. А перед тем как выйти из воды, каждый доставал со дна камень. Камень следовало отнести в дальний угол пляжа, показать старшине и, получив от него добро, бросить в кучу.

Если старшина считал, что камень мал, любитель «халявы» очень даже запросто мог схлопотать наряд вне очереди.

После ухода рот возле забора оставалась внушительная по размерам и массе каменная пирамида. Так решалась проблема очистки дна бассейна от камней.

Затем следовала малая приборка. За каждым курсантом был закреплен «объект», где надо было, за двадцать минут навести идеальный порядок. Контроль старшин был жестким, лентяев и нерадивых вычисляли мгновенно и щедро одаривали «фитилями».

После умывания и заправки постелей десять минут отводилось на подготовку к утреннему осмотру. Койки следовало заправлять тщательно. То есть матрацы – туго обтягивать одеялами как полковой барабан кожей; спинки кроватей, торцы матрацев и третьи полосы на одеялах выравнивать шпагатом с точностью до миллиметра; подушки взбивать до облика квадратных пуфиков. Личным полотенцам надлежало висеть на спинках кроватей в изголовье, а ножным в ногах, на нижних перекладинах. Тапочки, развернутые носками к выходу, должны были располагаться у правой задней стойки кровати. Дверцы прикроватных тумбочек открыты для проверки, чтобы сразу было видно, что находится внутри. Содержимое четко регламентировалось: бритвенные принадлежности, мыло, зубная паста, одеколон, небольшая коробка с иголками и нитками, баночка с асидолом, щетка и планка для чистки латунных блях, пуговиц и якорей на погонах, одежная и обувная щетки, одна-две книги, и четыре книжки Уставов. Всему этому надлежало быть аккуратно уложенным. Любое излишество каралось.

По команде дежурного по роте «Произвести осмотр личного состава по подразделениям» курсанты, умытые, побритые и наглаженные, в объявленной на день форме одежды выстраивались в развернутом строю.

Старшина, приняв доклады от взводных, приказывал дневальному доложить командиру роты, что личный состав построен на утренний осмотр.

Командир роты капитан 3 ранга Даниил Григорьевич Копылов, приняв доклад от старшины, медленно обходил застывший строй. Курсанты замирали словно «оловянные солдатики», боясь рассердить его, ибо все знали, что привлечь к себе внимание Свирепого Даниила на утреннем осмотре – означало как минимум наряд на хозработы.

Движение курсантского воинства на завтрак начиналось с первым ударом большого барабана. Под зычные команды старшин «Ро–та!» - тяжелый ухающий топот сотен подкованных «гадов», мелодичным звоном отдавался в вымытых до блеска оконных стеклах.

В просторном зале столовой колонны и пилястры были увенчаны витыми капителями, потолок украшен затейливой лепниной и фресками. На раскрашенных под золото цепях с потолка свисали четыре тяжелые люстры. Через большие, вытянутые вверх окна, задернутые тюлевыми гардинами, лился мягкий ровный свет. В простенках между окнами в золоченых багетах были развешены картины с изображением моря и кораблей. Длинные обеденные столы на двадцать человек, покрытые белоснежными скатертями, поперечными рядами занимали все пространство зала.

Курсанты по отделениям входили в зал через тяжелые дубовые двери и замирали по стойке «смирно» по обе стороны столов. Горнист играл «Слушайте все». Прибывшая на прием пищи синегюйсовая саранча усаживалась, и бачковые приступали к своим обязанностям – раскладывали еду по тарелкам. Через двадцать минут звучала команда: «Рота, встать, выходи строиться!»

Поначалу не все успевали поесть, чувствовали себя полуголодными. Но через две недели всё вошло в норму. Сбалансированный флотский паек быстро вгонял живительные килограммы в хилых мальчишек, которые крепли на глазах. Два раза в неделю во время обеда в столовой играл училищный духовой оркестр.

После завтрака начинались занятия. Большая часть времени отводилась строевой подготовке. Сержанты комендантского взвода, как и обещал Лапочка, спуску не давали. И на новеньких курсантских робах под горячим крымским солнцем быстро проступала трудовая соль. Не обношенные, плохо зашнурованные «гады», безразмерные носки, быстро натирали мозоли на ступнях будущих адмиралов.

После обеда полагался небольшой отдых, затем снова звучали команды. Малейшие вольности, неуместные вопросы и, не дай Бог, пререкания с сержантами карались незамедлительно и жестоко.

Салажата, не привыкшие к строгостям флотской службы и не успевшие расстаться с замашками «гражданской» вольницы, за день набирали «полную обойму» нарядов.

По команде «Отбой!» намаявшиеся за день и не схлопотавшие «фитилей» покорители морей мгновенно засыпали крепким сном, а вся провинившаяся братия под руководством дежурного по роте воробьиной стайкой дружно «пахала» коридорно-гальюнную целину.

Здесь каждому находилось дело. Одни хвостатыми швабрами, кои именовались «Маруськами», наводили лоск в гальюнах. Другие ударно трудились в подсобных помещениях. А самые отпетые нарушители – корабельными щетками, с прикрученными для большей тяжести гантелями, до зеркального блеска натирали полы. В тишине наступившей ночи каждый из этих вольнодумцев воспитательным трудом осмысливал гениальные пушкинские строки: «…О сколько нам открытий чудных готовит Просвещенья дух…»

Другим испытанием была морская практика. В сухопутное сознание новобранцев энергично вдалбливались десятки экзотических терминов. Слаблини и бугеля, стропки и коуши, ванты и боуты, степсы и люверсы, кливеры и фоки – вся эта не весть кем придуманная словесня никак не хотела оседать в головах.

А тут ещё вязание морских узлов и такелажные работы. Боцман – виртуоз своего дела, словно фокусник, вертел перед носами курсантов кусками веревок различной длинны и толщины. Показывал, как вязать прямые, рифовые, плоские и шкотовые узлы.

Поначалу пальцы не слушались и деревенели от напряжения. Узлы не получались. Боцман снова и снова в замедленном темпе показывал, как это делается. Узлы снова не получались и все начиналось сначала. Но это были только «цветочки». После того как освоили простые узлы, перешли к вязанию сложных. Тут помучиться пришлось изрядно. А боцман играючи командовал:

- Вяжем «штык с обносом». Приготовились! Начали! - И пускал секундомер.

Проверив, как курсанты выполнили задание, он, хитро улыбаясь, говорил:

- Так, разминка окончена, теперь вяжем буйрепный, гачный и топовый узелки. Начали!…

С канатами была своя беда. Если накладывать марки, бензели и найтовы научились сравнительно быстро, то сплесневать (сращивать) канаты, заделывать огоны и коуши оказалось не простым делом. Свайки в неумелых руках норовили все больше пропороть ладонь, а мушкели вместо выравнивания прядей, при заделке огонов, обязательно били по исколотым и израненным в кровь пальцам. Но и эта морская премудрость постепенно покорялась упорной салажне.

После сдачи зачетов по устройству яла приступили к освоению морской стихии.

По команде преподавателя «Шлюпки на воду!» нужно было в считанные секунды расчехлить шестивесельный ял, аккуратно свернуть и сложить возле кильблоков брезентовый чехол, и почти тонную дубовую махину протянуть до слипа и плавно спустить на воду. Затем без толкотни, согласно означенным номерам, запрыгнуть в ял, занять свои места на банках и осмотреться.

После того как ял оказывался на чистой воде, старшина шлюпки рявкал: «Уключины вставить! Весла разобрать!». Здесь требовалось без грохота вставить металлические рогатки-уключины в гнезда, развернуть их вдоль планширя, убрать в шлюпку штерты, фалини и кранцы. Потом, начиная с загребного, элегантно взять своё почти четырёхметровое весло и без единого стука уложить эту махину за уключину на планширь так, чтобы валёк был на высоте планширя, весло прижато к борту, а его лопасть находилась строго в горизонтальном положении.

За всеми действиями внимательно следили старшины шлюпок. А старшины в морском деле были «зубры» - члены сборной училища по гребле, неоднократные чемпионы флота и призеры военно-морских учебных заведений. При малейшей ошибке хотя бы одного гребца немедленно следовала команда «Отбой!» и всё начиналось сначала.

Гребля тоже давалась нелегко. Тяжелыми ясеневыми веслами поначалу трудно было управлять. При каждом гребке весло норовило либо зарыться в воду так, что его невозможно было протянуть, либо скользило по поверхности, поднимая фонтаны брызг.

Ныла спина. Деревенели руки. Соленые брызги, мгновенно высыхая на раскаленных солнцем телах, дубили кожу. Обветренные губы трескались и болели. Романтика моря оборачивалась обильным потом, нечеловеческой усталостью и отчаянной ломотой во всем теле.

К концу лагерного периода вчерашних абитуриентов было не узнать. Загорелые и окрепшие, они стали, совершено другими людьми. Гражданская расхлябанность, неуклюжесть и всеобщее неумение сменились ловкостью, экономностью в словах и движениях, четкостью в подаче и выполнении команд. Тяжелый, упорный труд сплотил их, сформировал и развил в каждом чувство ответственности не только за себя, но и за своих товарищей.

Финалом лагерного периода был дальний шлюпочный поход. Почти шестьдесят морских миль предстояло пройти на веслах и под парусом вдоль удивительно красивых Крымских берегов, овеянных загадочными мифами, преданиями и легендами.

В поход хотели все. Но всего лишь ста счастливчикам из трехсот новобранцев, предстояло занять места в ялах в день начала перехода. Это был большой стимул, и каждый старался не упустить свой шанс…



Назад в раздел



Новости

Все новости

28.03.2024 новое

«”КАК МОРСКАЯ СОЛЬ В КРОВИ…”. ПУШКИН В ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВЕ ВИКТОРА КОНЕЦКОГО»

23.03.2024 новое

СКОРБИМ

19.03.2024 новое

ПАМЯТИ О. ВЛАДИМИРА (РЫБАКОВА)


Архив новостей 2002-2012
Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru