Глава IV

Осечка

1

Результатами поездки Платонова в Москву начальник кафедры остался доволен.

– Во всяком случае, признание актуальности вашей работы уже хороший шанс на успех,– рассуждал Ренат Константинович, выслушав доклад Андрея. - Сложнее с получением разрешения на сотрудничество с МАПовцами. Посылать письмо следует однозначно и делать это надо, не мешкая. Но письмо должно быть убедительным и для нашего московского руководства и для авиационщиков. Второе, что нужно срочно делать – готовить ходатайство в военно-морскую академию о прикреплении вас соискателем по кафедре материальной части.

Платонов удивился:

– А как же тогда быть с москвичами?

– Не спешите, – остановил его Пятница, – шаг этот крайне необходим. Нужно определяться прежде в своей «системе», а уж потом искать покровителей на стороне. И потом, разрешения то у нас нет. Это ёще пока журавль в небе. Но даже если оно и появится, то помехой никак не будет. Творческий контакт с Москвой нужен в любом случае.

Неизвестно почему, но Андрей не любил Ленинград. Он ассоциировался у него с канонизированной иконой в дорогом золоченом окладе. Бывал он в нем дважды проездом, и оба раза в феврале. В памяти от этих посещений остались серая унылость выстуженного Невского, свинцово-пепельный лед Невы, круговерть поземки на Дворцовой площади и заиндевелый Медный всадник, вздыбивший своего скакуна навстречу колючему ветру с Финского залива. Он понимал, что не справедлив в оценке Великого города, но в душе всё же отдавал предпочтение суетной, разноликой Москве. И к военно-морской академии у него отношение тоже было настороженным. Ещё в Североморске пришлось по служебным делам пару раз столкнуться с её выпускниками – людьми подчеркнуто холодными по отношению к офицерам из дальних заполярных гарнизонов.

Платонов всегда болезненно переносил любое высокомерие. Каждый раз после стычек с вышестоящими чинушами он переживал, пытаясь докопаться до причины несправедливого отношения к себе. Наконец, махнул рукой и просто стал держаться по возможности подальше от академических менторов. Отчасти из-за этого он и к академии охладел и на предложение командира полка поступать на заочное отделение отказался.

Ренат Константинович достал блокнот, выписал что-то на бумажку и протянул её Платонову:

– Вот адреса. Не тяните с письмом. А я сегодня вечерком позвоню своему однокашнику, начальнику кафедры тактики, и попрошу, чтобы он этот вопрос «провентилировал» у коллег и подстраховал наше обращение.

И, наконец, третья задача, за которую вам следует браться прямо сейчас – создание экспериментальной установки. Без неё дальнейшая работа не возможна. Проштудируйте теорию планирования эксперимента, вопросы метрологии, обработки результатов измерений, ещё раз оцените свою физическую модель, четко сформулируйте цели и задачи предстоящих опытов. Учтите советы москвичей.

Андрей слушал, не перебивая.

Пятница встал, подошел к листу расписаний, внимательно просмотрел колонку Платонова.

– Однако в своих научных хлопотах не забывайте об учебном процессе, – сказал он. – Учебная нагрузка у вас в этом семестре большая, но менять её пока не будем. Когда получим обнадеживающие результаты, тогда и поговорим на этот счет.

Андрей утвердительно кивнул. Пятница улыбнулся:

–Кто-то из классиков сказал: «Перед входом в Науку, как перед входом в Ад должна висеть надпись: «Здесь важно, чтоб душа была тверда, здесь страх не должен подавать совета…».

Помедлив, Ренат Константинович добавил:

– Вера в свою идею – это большое дело, и здесь я с вами, но важно чтобы упорство в достижении цели не переросло в упрямство. Но пока за вами, слава богу, этого не наблюдается, – протянул он руку, давая понять, что разговор закончен.

…Из академии пришло сообщение о принципиальном согласии рассмотреть вопрос зачисления Платонова в годичную адъюнктуру для завершения диссертации. Вскоре получили и разрешение на консультации в авиационном НИИ. Это был хороший знак.

Пятница вызвал к себе Платонова:

– Годичная адъюнктура – это не совсем то, но выбирать не приходится. Оформляйте документы. Форсируйте разработку экспериментальной установки и готовьте к обсуждению развернутый план диссертации. На ближайшем заседании кафедры вас заслушаем. Свяжитесь с москвичами, узнайте их реакцию на полученное «добро».

… Судьба проделывает иногда удивительные зигзаги, предугадать которые совершенно невозможно. Тут одно спасение: не паниковать и крепче держать в руках штурвал своего утлого суденышка. Иначе на крутых виражах центробежная сила жестких реалий выбросит из жизненной колеи, раздавит и потопит.

Оформили, как положено, документы, не единожды перепроверив соответствие их всем бюрократическим требованиям. Однокашник Пятницы заверил, что со всеми есть договоренность, и задержки с прохождением бумаг в академии не будет. Платонов залез «по уши» в разработку экспериментальной установки, написал в Москву о своем решении поступать в годичную адъюнктуру военно-морской академии. И вдруг приходит отказ!

Мотив его довольно невнятный: «В годичную адъюнктуру зачисляются только выпускники академии, выполняющие научную работу под руководством преподавателей соответствующей кафедры…»

Итак, опять все вернулось «на круги своя». Это был крах. Андрей растерялся. Любое поражение всегда горестно, но поражение несправедливое, когда твоей вины, оплошности или недобросовестности в нем нет, горестнее многократно. Он был человеком импульсивным и самолюбивым. Ему казалось, что окружающие, особенно те, кто неизвестно почему считал его любимчиком Пятницы, злорадно хихикают в кулаки и смакуют в курилке его очередной научный провал. Он замкнулся в себе, стараясь как можно меньше находиться в преподавательской. Все свободное от занятий время проводил на стенде, где шел монтаж его установки. Мичманы, его помощники были не просто умельцы, каких поискать, но, еще, как и Платонов, «свихнутые» на технике, а потому охочие до всяких необычных «железок». Работали по вечерам допоздна. Сложные детали окольными путями изготавливали на заводах. Отказа нигде и ни в чём не было. Дело продвигалось быстро. И вот обрыв...

Тоска, горечь и досада на несправедливость до оцепенения давили дома, когда Андрей возвращался в пустую квартиру. Эту невыносимость пробовал лечить бутылкой, но выпивка не приносила облегчения. Он начинал жалеть себя, раскисал и ещё больше ожесточался.

…Однажды, на просмотре новой литературы в училищной библиотеке, Платонов наткнулся на книжку по ракетным двигателям. Торопливо перелистывая страницы, обнаружил новые сведения по интересующему его вопросу. Дома всё еще раз внимательно проштудировал и… сел писать письмо автору книги. Он, как на исповеди, излагал незнакомому человеку свои мытарства, свои неосуществленные планы. Всё накопившееся, выстраданное и пережитое лавиной обрушилось в проран необычного, длинного письма. Не перечитывая, запечатал конверт, надписал адрес издательства книги и без всякой надежды на ответ утром отнес на почту…

Но ответ пришел. И какой ответ!

Профессор Воинов, автор книги, писал: «Неудача в военно-морской академии – это не повод для отчаяния. Надо продолжать работу, запускать экспериментальную установку, проводить опыты. А досадную осечку с академией нужно воспринимать критически и спокойно: всем некогда и никто не хочет брать на себя лишние хлопоты, заниматься дополнительными задачами, особенно если они лежат вне поля собственных интересов. Таких случаев в моей практике масса. Расстраиваться надо, однако носа вешать не следует, и шарахаться из стороны в сторону тоже. Если вы уверены в выбранном направлении работы, а оно, насколько я понял из письма, правильное, то решение поставленной задачи последует обязательно. Приезжайте. Обсудим и решим». В конце письма домашний адрес и телефон.

Пятница, ознакомившись с ответом профессора, был категоричен:

– Надо ехать немедленно. Правда, за свой счет. Конец года и весь командировочный лимит в училище выбран.

Вечером Платонов позвонил Воинову, и они договорились о встрече в одной из проблемных НИЛ МВТУ. Как пошутил на этот счет Ренат Константинович: «первый адов круг – замкнулся!». Через день Платонов улетел в Москву.

2

На проходной, для Платонова был уже выписан пропуск. Вахтер, чуткий на чужаков, долго изучал удостоверение личности и командировочное предписание Андрея. Неторопливо записывал в журнал фамилию, имя, отчество, откуда прибыл и к кому следует. Звонил в лабораторию и дотошно выспрашивал, именно ли Платонова Андрея Семеновича там ждут. Убедившись, что его, поймал пробегавшего через вертушку студента и озадачил парня: «Проведи-ка, мил человек, военного в 206-ю лабораторию к Воинову». Уже вслед прокричал: «Возвращайтесь не позднее указанного в пропуске срока и обязательно с отметкой завлаба об убытии!»

Пересекли заснеженный двор. Нырнули в приземистое кирпичное здание. Сопровождающий не задавал вопросов, Андрей не спрашивал. Он привык к подозрительности вахтеров и немногословию людей в режимных «конторах». Да и сам не любил праздного любопытства, считая, что всё нужное скажется в свое время, а ненужное, не относящееся к делу, знать незачем.

Попетляв по полутемным, прокуренным коридорам, Андрей и его сопровождающий юркнули под лестницу.

–У них тут два дня назад прорвало трубу отопления, – предупредил студент, – кругом полно воды. Идите за мной по лагам. Будьте осторожны, чтобы не оступиться.

Туннель уходил всё время вниз. Пахло морозной сыростью и гнилой капустой. Вдали маячил красноватый свет лампочки. Балансирование на скользких досках, наконец, кончилось, прямо по курсу неожиданно обозначился крохотный тамбур с неказистой дверью, обитой черным, заплесневелым дерматином. Сопровождающий громко постучал. Лязгнул засов. В глаза ударил неоновый, мертвенный свет. Платонов огляделся и увидел впечатляющую картину. Квадратная комната без окон с белеными каменными стенами и сводчатым потолком напоминала келью схимника. Две стены были заняты стеллажами из не струганных досок. Полки плотно забиты рулонами ватмана, коробками кинолент, деталями каких-то установок, кусками графита, отливочными формами, мотками проволоки и ещё бог знает чем. Стеллажи опирались на узкие столы-верстаки, на которых изящные осциллографы, электронные счетчики импульсов, хрупкие реторты, кинокамеры и фотоаппараты мирно соседствовали с мощными тисками, ножовками, молотками и прочими слесарными инструментами. В углу вызывающе белел прикрепленный к кульману ватман; в другом углу притулился книжный шкаф, вот-вот готовый лопнуть от переполнявшей его утробу научной литературы. У стены, напротив двери, стоял обширный двутумбовый стол с мощной столешницей. Стол был завален раскрытыми книгами, тетрадями, свитками осциллограмм. Рассеянный свет от настольной лампы с треснутым стеклянным колпаком молочного цвета четко очерчивал абрис склонившегося над рукописью сутулого человека в потертом драповом пальто и вислоухой ушанке на голове. У верстака слева лохматый парень в ватнике, уткнувшись в тубус осциллографа, что-то торопливо записывал в толстый гроссбух. У верстака справа пожилая женщина в накинутом на плечи пальто с облезлым лисьим воротником прокручивала киноленту на монтажном столике.

На прибывших никто не обратил внимания. Каждый продолжал заниматься своим делом.

– Геннадий Васильевич, к вам посетитель! – с порога объявил студент.

Человек в шапке поднял голову. Он был болезненно худ и производил впечатление не то выпивохи, в состоянии похмелья, не то сторожа дровяного склада ещё не отошедшего от ночного сна. Отрешенный взгляд усталых глаз в первый момент не выражал ничего. Потом в них начали проскакивать искорки любопытства: «откуда, мол, и кто?» При этом изможденное лицо медленно разглаживалось, приобретая черты вполне интеллигентные.

– Здравствуйте, Геннадий Васильевич, – направляясь к столу, как можно бодрее начал Платонов, – это я писал вам из Баку.

Профессор отложил авторучку, собрал в стопку исписанные листы и будничным тоном ответил:

– Очень приятно. Чем могу быть полезен?

Андрей пошарил вокруг глазами. Увидел свободный табурет, схватил его и, не ожидая приглашения, подсел к столу. Под пристальным взглядом хозяина этой научной богадельни он начал суетливо извлекать из папки, приготовленные для беседы бумаги. Они, как назло, не хотели извлекаться. Андрей нервно дернул заевшую молнию, но замок уперся накрепко «зажевав» застежку.

– Ну, зачем же так нервничать? Дайте-ка, я попробую, – по-свойски предложил профессор. – С этими «змеями» у меня свой метод борьбы.

Он достал из ящика стола небольшое шильце, маленькие щипчики и огрызок свечки. Ловко продел шило в замок, что-то там поправил, плавно потянул за язычок и молния с треском открылась. Потом маленькими щипчиками поджал губки замка, протер свечкой зацепы, пару раз открыл-закрыл застежку и, довольный результатами протянул папку владельцу.

– Теперь, я думаю, проблем не будет.

Хитровато подмигнув обескураженному Платонову, чудаковатый собеседник изрек:

 – Так что все-таки волнует молодого человека?

Нелепая история с папкой перепутала в голове Андрея заготовленную речь и он, злясь на себя, на дурацкую молнию, на ироничного деда в лопоухой шапке, начал сбивчиво объяснять.

Воинов слушал, изредка делая пометки на четвертушке листа. Когда Платонов выдохся, профессор пододвинул к себе его бумаги. Внимательно прочитал план-проспект. В нескольких местах, поставил жирные вопросы. Потом пролистал отчет о выполненной научной работе. Отчет отложил в сторонку. Очередь дошла до схемы экспериментальной установки и методики проведения опытов. Пробежав их цепким взглядом, окликнул волосатика:

– Гриша, иди-ка, глянь. Ты у нас большой спец по экспериментам.

Гриша протиснулся между Андреем и профессором. Широкой ладонью расправил лист со схемой, сосредоточенно уставился на чертеж.

– Какая степень перерасширения у вас в потоке?– не отрываясь от чертежа, бросил он Платонову

– Двойка, – ответил тот.

– Для такой степени юбку надо укоротить, иначе скачки полезут в сопло, – безапелляционно заявил патлатый, – и снимать картину надо не так как предлагаете вы, а в проходящем свете, иначе ничего не увидите.

Он повернулся к Платонову. Поняв, что тот не уловил идеи, пояснил:

– Осветитель должен быть монохромный и узконаправленный. Его следует расположить за объектом так, чтобы лучи параллельным пучком проходили сквозь прозрачные боковые стенки сопла, а камеру установить с другой стороны, чтобы после фокусировки весь пучок точно падал в объектив. Для ваших задач мощность осветителя должна быть никак не меньше киловатта. Работать лучше с пленкой А-4 чувствительностью 800–1000 единиц. Так, Алла Сергеевна? – обратился он к женщине.

Подошла Алла Сергеевна, заглянула в схему:

– А чем вы собираетесь снимать? Процесс–то скоростной. Почти четыреста метров в секунду на выходе из сопла. Тут частота съемки должна быть на меньше двух–трех тысяч кадров в секунду.

Андрей растерялся.

– У нас есть авиационные киноаппараты АКС4 и КВ19А.

– Ну нет, – в один голос возразили патлатый Гриша и Алла Сергеевна, – с этими аппаратами здесь делать нечего.

– Вам нужно доставать, – авторитетно заявил Гриша, – скоростную кинокамеру СКС-1М. – А, ещё лучше – уточнила Алла Сергеевна, – ГЭДЭЭРовский «Пентацет-16».

– М-да! – почесал затылок Андрей, – а где мы эти камеры возьмем?

– Как где? – удивился Воинов, – у авиаторов. У вас целый Бакинский округ ПВО. А в Насосной под Сумгаитом мощный ремонтный завод. Мы недавно там одну работу закрыли по заказу пэвэошников. Съёмку вели на эти самые СКС. Я дам телефон главного инженера завода Сомова Леонида Ивановича. Позвоните, скажите от меня, передадите привет и изложите свою просьбу. Я думаю, он не откажет.

– Точно, – подхватил Гриша, – заодно и просите авиационные бортовые осциллографы. Маленькие, удобные, на шестнадцать каналов. Песня!

– Ты уж, Григорий, совсем размахнулся, – улыбнулся Воинов.

– А что, если делать работу, так на современном уровне, а то у них на схеме, – он кивнул на листок, – вчерашний день.

– Правильно, – поддержала Алла Сергеевна, – кинопленку без проблем можно на Бакинской киностудии достать. Мы, когда работали в Насосной, там её и брали. Люди на киностудии отзывчивые. Я посмотрю, дома у меня где-то записаны номера телефонов студийцев. Позвоните, они вам помогут, можете не сомневаться.

– Ладно, – подвел итог Воинов, – считаем, что с экспериментальной частью, будущей! – он лукаво глянул на Платонова, – всё ясно. Технические замечания устранятся сами собой при испытании установки и отладке эксперимента. Отчет ваш оставлю на пару дней у себя. Не возражаете? – Платонов согласно кивнул. – Я его внимательно посмотрю, потом мы с вами ещё разок всё оговорим и примем окончательное решение «как строить мост: – вдоль реки или поперек». В целом вижу, что работа задумана интересная. Так? – он обратился к сотрудникам.

– Чего там рассуждать, – подхватил Гриша, – отличная работа. Свежая. Не заезженная. И главное «в струю» Сейчас эта проблема многих интересует.

В гостиницу Платонов возвращался в приподнятом настроении. Пока всё складывалось хорошо. На радостях планировал «агитнуть» соседа Игоря, инженера– горноспасателя из Тобольска, устроить посиделки в каком нибудь уютном кабачке. Но в номере на столе его ждала записка: «Андрюха! Срочно выехал в Ленинград. Летом жду на Иртыше. Готовлю лодку и удочки! Пиши по этому адресу. Успехов тебе в науке! Бывай!» И подпись: «Нескучный таежник из нескучного Тобольска Игорь Завьялов!»

Игорь был младше Платонова на год. Закоренелый холостяк. После Томского политехнического института по распределению три года «обязаловки» отработал бригадиром на кедровом лесоповале в районе Белоярска. Потом пару навигаций сходил третьим механиком до Диксона. Год вкалывал в составе аварийной партии. Тушил лесные пожары у Алатаево, а в последние два года обосновался в горноспасательном отряде. Получил в Тобольске однокомнатную квартиру и настойчиво заманивал Андрея к себе в гости. Парень он был веселый, переполненный анекдотами и байками. По вечерам «укатывал» Андрея своими рассказами до слез, за что тот и прозвал его нескучным таежником из нескучного Тобольска

Итак, Игоря нет. План приятной вечеринки рухнул. Возвышенность настроения круто падала к нулевой отметке. Идти куда-либо расхотелось. Попробовал почитать купленный по случаю «Соленый лед» Конецкого. Но Конецкий не пошел…

Отложил книгу, прикидывая как убить вечер. Вспомнил про Макса. Они не виделись больше года. Не звонили. Не писали друг другу. Механически набрал номер, не зная даже о чем вести речь. Ответила Аксинья. Обрадовалась. Приказала немедленно прибыть к ним. Макс будет страшно рад.

С Максом встретились у лифта. Тот аж остолбенел.

– Мать! – с шумом распахнув дверь и, словно транспарант, гордо выдвигая впереди себя Платонова, в восторге заорал с порога Макс, – смотри, кого я нашел возле нашего лифта!

Принаряженная Аксинья расцвела очаровательной улыбкой.

– У вас других встреч и не бывает, – расхохоталась она, лукаво поигрывая глазками, – то в метро, а вот теперь у лифта. Следующий раз, наверное, у трапа самолета. Или, когда Андрей станет конструктором-испытателем, возле космического корабля…

– Точно, – в тон ей пошутил Макс. – Я, как кадровик, приеду проверять, не прихватил ли экипаж в полет, сверх штатного расписания, смазливую очаровашку…

Весь вечер Макс «был в ударе» – острил, рассказывал смешные истории, подтрунивал то над Андреем за его лирически- идиллическую натуру, то над Аксиньей за лукавство и переменчивость женской природы. Он не скрывал, что искренне рад встрече и, зная «провинциальную щепетильность» Платонова, старался избегать сомнительных тем.

Аксинья, как обычно, посидев «за компанию», оставила друзей «для тесного общения без женского пригляда».

Разговор перешел на школьных друзей, учителей, родной город. Неожиданно Максим спросил:

– Как там твоя наука?

Андрей вкратце рассказал о своих похождениях.

Горский слушал, не перебивая, с плохо скрываемой иронией.

– Идеалист ты, Андрюха! Дремучий идеалист! – разливая по рюмкам, резюмировал он. – Тебе уже за тридцать, а ты всё как святой. Строишь мифический город Солнца! Город христианской любви к ближнему, всеобщей справедливости и веры в несбыточные идеалы! Поверь мне, – жестом остановив попытавшегося было возразить Андрея, – в жизни всё намного грубее и проще. А если точнее – примитивнее.

В коридоре зазвонил телефон. Горский вышел, снял трубку и коротко бросил:

– Диктуйте!

Быстро записал что-то на бумажке, молча покивал головой в знак согласия и решительно завершил телефонную беседу:

– Хорошо. Я всё понял. Проблем не будет.

Вернулся к столу. Небрежно бросил бумажку возле прибора и задумчиво уставился на Андрея.

Платонов непроизвольно заглянул в листок. Там значилось А3125.

– Что это за шифрограмма? – кивнул он на бумажку.

Максим свернул её пополам и засунул в бумажник.

– Это, – он пристально посмотрел Платонову в глаза, – как раз к тому, на чём мы прервали разговор. Это просьба одного клиента протолкнуть в ВАК диссертацию по биофизике.

Андрей от изумления вытаращился на Горского.

– Ты–то, какое отношение имеешь к биофизике?

– Абсолютно никакого, – спокойно ответил Макс, – а вот к ВАКу имею даже очень прямое отношение. Там есть нужный и влиятельный человек из нашей системы. Я, как кадровик, его в своё время очень хорошо продвинул по служебной лестнице. А такие вещи, сам понимаешь, не забываются. Усёк?

Андрей не был готов к столь неожиданному откровению, а потому растерялся.

– Нет, – выдавил он, – что–то не усёк.

– Ну, и дурак! – отреагировал Горский.– Ты думаешь, – после неприятной паузы продолжил он, – кто-то оценит твой фанатичный труд? Твоё творческое горение? Твои блестящие идеи? Наивный человек! – Запомни, – жестко произнес Максим, – ни-ко-му твои идеи не нужны. А тебе нужны корочки, чтобы потом всю оставшуюся жизнь стричь купоны. Правда, не бог весть какие, но всё же. А раз так, то вопрос «остепенения» сам собой из плоскости академической переходит в сугубо практическую. Как там у бородатого Маркса, - хихикнул он, – «товар – деньги, деньги – товар». И трезвомыслящие люди давным-давно усвоили эту гениальную формулу. Они поступают просто: находят руководителя, набившего руку на диссертациях, и быстренько, без суеты «клепают» работу. Представляют её в управляемый Совет. Выходят на человека, способного без задержки продвинуть работу в ВАКе. Получают заветные корочки и всех благодарят. И никаких тебе проблем и душевных терзаний!

Макс снисходительно улыбнулся, закурил сигарету и подвел итог:

– Завтра поеду на вокзал, возьму в ячейке «гонорар» за труды и всё. Вот так–то мой вечно юный идеальный друг!

…Андрей встал и ни слова не говоря, направился к вешалке.

– Ты куда? – изумился Макс.

– Извини, но мне пора, – бросил через плечо Платонов.

– Это ты зря, – обнял его за плечи Горский, – хватит разыгрывать из себя Павку Корчагина. Это же жизнь. А жизнь–штука жесткая и надо к этому привыкать. В том числе и к дерьму!

Из детской выскочила Аксинья.

– Андрюха, куда это ты собрался? А чай с пирогами?

– Потом, Ксюша. В другой раз. Мне надо ехать.

Он поцеловал её в щечку, помахал рукой выглядывавшему из двери Олежке:

– Пока, ребятки! Будьте счастливы!…

– Псих! – презрительно буркнул Горский и ушел в комнату…

Утром поехал в НИИ к авиаторам. Встречал Платонова ведущий инженер лаборатории Леонид Круглов, примерно одногодок Андрея.

– Разрешение на консультации специалистами нашего отдела мы получили – без преамбул начал Круглов. – Мне поручено взять Вас под свою опеку. Так что, как говорится, прошу любить и жаловать.

Леонид простодушно улыбнулся, отчего атмосфера официоза в миг разрядилась.

– Ну, а теперь по существу,– инженер достал из накладного кармана куртки маленький блокнотик, – давайте я запишу ваши координаты.

Андрей продиктовал.

– Вот вам телефон для связи, – сказал Круглов, написал номер и, вырвав листок, протянул Платонову.

– По этому телефону, – кивнул Леонид на бумажку, – можно звонить только из Москвы. Междугородний у нас другой, но, я думаю, пока он вам и не нужен. Кстати, – Круглов понизил голос, – впредь знайте, что частные письма на нашу организацию посылать не следует. – Он взял у Платонова бумажку с телефоном. – Я дам Вам телефон своей тещи, и если что-то срочно будет нужно, звоните, она мне всё передаст. У меня, к сожалению, своего телефона пока нет.

Затем Круглов перечислил документы, которые нужно прислать из училища в институт, чтобы на Андрея открыли допуск, и перешел непосредственно к работе.

В последовавшей беседе говорил в основном Андрей, а Круглов внимательно слушал, изредка задавая уточняющие вопросы. Когда Платонов сообщил о встрече в МВТУ с Воиновым, Леонид многозначительно хмыкнул и начал «закруглять» беседу:

– Так, – скороговоркой сказал он, – существо того, что вы изложили мне понятно. Все необходимые документы я перечислил. О результатах нашего разговора доложу своему начальству, а вы послезавтра позвоните. Желательно после обеда, так как я на пару дней должен смотаться в Подлипки. Если потребуется, то договоримся о новом свидании.

Круглов встал, давая понять, что разговор закончен. Молча проводил Платонова до КПП и сухо попрощался.

Такой поворот событий озадачил Андрея, но всё прояснилось на следующий день у Воинова.

– Обиделись канальи! Ох, обиделись! – выслушав рассказ Платонова о встрече в НИИ, рассмеялся Геннадий Васильевич и рассказал такую историю:

– Позавчера я вам говорил, что недавно мы сдали одну работенку авиаторам в Насосной. – Андрей утвердительно кивнул. – Так вот, её сначала предложили лаборатории Золотарева, там, где вы вчера были. Это их «огород». Но Евгений Матвеевич Золотарев, что-то воспротивился. Скорее всего, как всегда, решил поканючить, чтобы набить цену, а его не стали уговаривать и предложили нам. Мы согласились. Работа оказалась «с красной полосой», то есть срочной. Её курировало высокое начальство. Когда Золотарев спохватился, какого «леща» упустил, было поздно. Мы сделали всё быстро и качественно. С первого предъявления сдали заказчику. Авиаторы остались довольны. Нам хорошо заплатили, да ещё и кой-кого выдвинули на Госпремию. Вот с тех пор и имеют против нас зуб Евгений Матвеевич и его боевая рать.

Воинов совсем развеселился:

– Слышь, Григорий, – позвал он своего лохматого сотрудника, – оторвись-ка от своих импульсов. Вон Андрей Семенович рассказывает, что как только он упомянул нашу «шарагу», так твой закадычный дружок Ленька Круглов чуть слюной не поперхнулся.

Подошел Гриша.

– Он уже, Геннадий Васильевич, мне не дружок, во всяком случае, на данном жизненном этапе.

– Чего уж прямо так?– полюбопытствовал Воинов.

– Так он мне об этом сам объявил. Как только мы вернулись из Баку, я ему позвонил. Давай говорю, Леха, подгребай сегодня вечерком в нашу «стекляшку», обмываем работенку? А он мне этак сухо и категорично бросает в трубу: «Я по чужим «стекляшкам» не шляюсь и с иудами водку не пью! И вообще таких друзей видал в гробу. Во, как! Так что мы теперь выпиваем раздельно.

Андрей с любопытством слушал малопонятный для него разговор. Геннадий Васильевич пояснил:

– Тут вот какая штука. – В Москве у каждого «ящика» есть свои «стекляшки» – обычные кафе или столовые, где по всяким поводам, а иногда просто для душевной разрядки, собирается научная братия. Чужаков на этих посиделках не бывает, друг про друга все знают всё. Поэтому за чаркой водки или чего другого будущие лауреаты и генеральные конструкторы туманно беседуют о том, о сем, вентилируют ненавязчиво, кто чем дышит. Ревниво следят, чтобы братья по разуму из соседних фирм не объехали на хромой кобыле. И ещё одна важная деталь. Такие неформальные клубы озабоченных наукой молодых мужчин, как правило, находятся под надежным присмотром компетентных товарищей…

Геннадий Васильевич обернулся к Григорию: – Вы, где обычно собираетесь? На Пятницкой?

– Там, Геннадий Васильевич. Надо вас, как–нибудь, вытянуть на посиделки.

– Не-е, Гриша, я своё уже отбегал. Теперь ваша пора. Возраст не тот, здоровье не то, да и время не то. А бывало мы там хорошо «гудели»

Геннадий Васильевич заулыбался. На впалых щеках его появился румянец. Лицо стало взволнованно-одухотворенным, как у поэта, приготовившегося читать друзьям новые стихи.

–Какие люди там бывали! – начал он. – Вам, нынешним петушкам, до них как до Луны. Кстати, траекторию полета к Луне и способ высадки космонавтов мы уже в конце пятидесятых годов там, на Пятницкой, обсуждали. Законам внешней баллистики, сами понимаете, до «феньки», кто их применяет – буржуи или коммунисты. Так что ничего удивительного, что наши прогнозы от старта до возвращения на Землю америкосы на своих «Аполлонах» осуществили, считай один к одному. А вот Луну мы профукали по своему головотяпству. Это факт. Возможность побывать на ней у нас имелась. «Королевцами» специально для Луны была построена классная ракета ничуть не хуже американского «Сатурна». Даже космонавтов для Луны готовили … Ну да ладно, – вздохнул разволновавшийся профессор, – что было, то кануло в Лету и его не вернешь. Давайте-ка, Андрей Семенович, займемся делом.

Воинов достал отчет и листок.

– Просмотрел я ваши материалы. Идея хорошая. Её стоит дальше разрабатывать. Замечания, конечно, есть. В детали вникать не буду. Всё, что нужно, я по пунктам изложил на бумаге, – он протянул Андрею листок. – Ознакомитесь без спешки на досуге. Главное, чего нахватает в вашей работе – глубины проработки вопроса. Это объяснимо и расстраиваться не стоит, вы пользовались открытыми литературными источниками, а о таких делах серьёзно в открытой печати не пишут. Подобные работы велись и у нас и на фирме авиаторов, правда, они этим занимались очень недолго. По большому счету это не их тематика. Скорее всего, кто-то делал диссертацию. Защитился, и на этом всё заглохло. Главные же «закоперщики» здесь армейские ракетчики. Для них это проблема из проблем. Вот на них-то и надо вам выходить. У них есть вся закрытая информация, и вам с ней обязательно следует познакомиться. Без четкого понимания состояния интересующего вопроса, такую работу не сделать.

Он поглядел на расстроенного Платонова и ободряюще улыбнулся:

– Не унывайте. Всё, что я говорю, вам необходимо знать. Это как в незнакомом лесу: можно часами блудить в поисках нужного проселка, так его и, не обнаружив, а стоит спросить у встречного местного мужика, и он сразу укажет самый короткий путь к цели…

Геннадий Васильевич полистал истрепанную записную книжку. Нашел нужную фамилию и, прижав пальцем страницу, набрал номер телефона.

После долгих гудков в трубке, наконец, послышалось хриплое: «Слушаю!».

– Миша, пора «завязывать» с курением.– Начал Воинов. – Смотри, голос-то совсем осип. Смалишь поди, как обычно, по три пачки «Беломора» в днеь? – И после паузы:– Как это кто говорит? Я говорю. Не узнаешь что ли? Зачем звоню? Да вот, захотелось потревожить старого вояку. Тут передо мной сидит морячок – Каспиец. Где я его нашел? – рассмеялся Воинов, – это моя тайна. Да, да из солнечного Баку. Завидуешь? Это хорошо. Так вот парень делает работу как раз по вашей «Колхиде». Привез материалы. Я их посмотрел. Есть задел и неплохой.

Трубка, что-то быстро и взволнованно заговорила. Воинов отодвинул её от уха, давая своему невидимому собеседнику высказаться. Когда словесный поток на противоположном конце провода иссяк, Геннадий Васильевич спокойно спросил: «Выдохся?» и вновь взял инициативу разговора в свои руки:

– Я понимаю, что ты сейчас по горло загружен и тебе некогда. Как будто было хоть раз в жизни, чтобы тебе было когда? Но, во-первых, тема твоя, во-вторых, парень серьёзный и, в-третьих, этому парню надо помочь, а то его футболят от моряков к летчикам, от летчиков опять к морякам... Что говоришь? Умница, – одобрительно закивал он головой, – и я так думаю, что это не их «огород», потому и звоню к тебе. Чего не берусь сам? Ну, ты, Михаил, как только что народился – я этой тематикой никогда глубоко не занимался, а втягивать парня в нашу кашу ни к чему. Я же говорю, у него есть хороший задел, бросать который, по меньшей мере, неразумно. А мы сами ещё плутаем в новой теме как в потемках. Да и экспериментальной базы по нашим делам у него в Баку нет и быть не может. Это ты знаешь не хуже меня. Короче, я даю ему твои координаты. Он тебе звонит. Когда? Хорошо! Завтра в десять. Бывай! Кури поменьше!

Повесив трубку, Геннадий Васильевич обратился к Платонову:

– Итак, первую атаку отбили. Дальше будете отбиваться сами. Завтра к десяти часам подъедете на проходную академии. Это в центре. Выйдете из подземного перехода и пойдете в сторону Москвы-реки. Слева у вас будет забор в виде высокой ажурной решетки. В заборе увидите маленький желтый домик – это КПП. Зайдете туда и позвоните по этому телефону, – он протянул листок.– К вам выйдет либо сам Михаил Иванович Дунаев, либо кто-то от него. А дальше, – Воинов улыбнулся, – всё зависит от ваших дипломатических способностей. Вы должны вызвать интерес у собеседника…

Платонов слушал Воинова с нарастающей тревогой. Видимо уловив его настроение, профессор сказал:

– Всё будет хорошо. Я уверен. Михаил Иванович – отзывчивый человек. Ещё не было случая, чтобы он отказал тому, кто искренне стремится в науку и имеет для этого все предпосылки. На этот счет у него глаз наметан. Тридцать пять лет педагогической деятельности даром не проходят. Так что не смущайтесь…

Воинов машинально взял свиток осциллограммы, развернул его, рассеянно посмотрел, отложил в сторону и снова обратился к Платонову:

– Мои вам советы на будущее: никогда не теряйтесь, верьте в свою правоту и вас поймут. И ещё не спешите выдавать на-гора результаты. Перепроверьте несколько раз, чтобы не совершить ляпсуса. Авторитет ученого закладывается именно на ранней стадии, когда знаний ещё недостаточно, а осчастливить мир своими научными находками не терпится. Здесь–то и возникает соблазн, что-то округлить, залакировать, от чего–то отмахнуться, где-то пренебречь истиной. Не поддавайтесь. Стоит только раз дать себе слабину, потом засосет. А фальшь обязательно раскроется. И грош цена вам, как ученому, будет после этого.

Андрей слушал с нескрываемым интересом. Глядя на притихшего Платонова, Геннадий Васильевич вспомнил свою нелегкую научную стезю. Как неизвестно по чьему приказу, без объяснений причин закрывали интереснейшие темы, как внезапно исчезали из лаборатории талантливые сотрудники, как его самого не раз вызывали на «беседы», потом отстраняли от должности, потом снова возвращали в лабораторию…

– Научный результат, – продолжал, как бы размышляя вслух Воинов, – это все равно что дитя – должен быть зачат по любви, в трезвом рассудке, бережно выношен установленный срок и воспроизведен на свет в точно означенное время. В идеале любая диссертация–это продукт осмысления сделанной научной работы, когда автор в совершенстве владеет вопросом, накопил достаточный потенциал новых знаний, критически их оценил и созрел для обобщения в виде монографии.

Запомните, Андрей Степанович, – профессор легонько постучал пальцем по столу,– диссертации не пишут, их создают. Как толковый инженер создает новую конструкцию, писатель повесть, а поэт стихи. А те, кто пишут, или, как сейчас стало модным говорить, «клепают» диссертации, к науке отношение имеют весьма опосредствованное, а если откровенно, то никакое, даже если и числятся в штате научной лаборатории, НИИ или кафедры. Для них наука это среда обитания, в которой они решают сугубо личные, меркантильные задачи – корочки кандидата или доктора наук. Среди таких людей настоящих ученых нет и быть не может. Это номенклатурщики. Они в науке величины бесконечно малые и с ними серьезных дел лучше не иметь!..

Геннадий Васильевич разволновался, от чего его разрумянившееся лицо стало по-детски открытым и слегка растерянным.

– А к морякам и авиаторам, – неожиданно поменял он тему, – вам незачем с вашей работой было и обращаться. У них свои проблемы и ни кто всерьез вами там заниматься бы не стал. Но связи с ними не порывайте. Это как по поговорке: «Не плюй в колодец – пригодиться напиться!». Итак, – улыбнулся он, – подводя итог беседе, – свою миссию я, кажется, выполнил. Рад был с вами познакомиться. Будут вопросы или потребуется поддержка, звоните, не стесняйтесь. В нашем деле без взаимной поддержки нельзя. Устанавливайте прочные контакты с артиллеристами. Это солидная организация. Приезжайте на наши семинары. Я дам команду, чтобы вас включили в список постоянных приглашенных. Желаю удач.

Воинов крепко пожал Андрею руку и проводил до двери…

…Дежурный по КПП, видимо, был предупрежден. Едва Платонов протянул ему удостоверение личности, как капитан с готовностью сообщил:

– Минут пятнадцать назад о вас справлялся полковник Дунаев. Проходите в комнату свиданий, а я сообщу на кафедру, что вы прибыли.

Дежурный открыл дверь, включил свет и любезно пропустил вперед гостя.

– Можете пока полистать газеты, – кивнул он на низкий журнальный столик.– Все сегодняшние.

Ожидание было недолгим. В дверях появился раскрасневшийся от быстрой ходьбы и легкого морозца подтянутый офицер. 

– Здравствуйте! Старший преподаватель кафедры подполковник Ерёмин Станислав Иванович, – представился он.– Михаил Иванович просил передать свои извинения. Его срочно вызвал зам по науке генерал Смолин, и на встречу с вами он делегировал меня.

Андрей понимающе кивнул.

Сели в кресла за журнальным столиком. Еремин убрал газеты.

–Какие же у вас проблемы?– спросил он.

Платонов вкратце рассказал существо дела. Станислав Иванович слушал заинтересованно.

– Да, это наша тема, – кивнул он. – В частности, я занимаюсь той самой «Колхидой», о которой упоминал Воинов. Вообще мы с ними давно и плодотворно сотрудничаем, поэтому и шеф согласился на встречу с вами.

Напряженность первых минут исчезла, и они как давно знакомые коллеги углубились в детали вопроса.

Подводя итог обмена мнениями, Ерёмин предложил:

– Давайте поступим так: вы оставляете нам свои материалы. Мы их проанализируем, оценим и дадим официальное заключение. Запишите телефоны. Первый это кафедральный, а второй мой домашний. Позвоните в следующую пятницу. На кафедру лучше до одиннадцати утра. В это время и Михаил Иванович и я находимся на месте. Позже – у меня занятия, а у Михаила Ивановича «большой совет». Если не удастся дозвониться утром, звоните мне домой после двадцати. Я ложусь спать поздно, так что не стесняйтесь. Дальше, – он достал из папки листок, – здесь перечень документов, которые потребуются для зачисления вас соискателем по нашей кафедре, адреса академии и нашего управления. Как только решится вопрос по вашим материалам, так сразу посылайте бумагу в управление с просьбой разрешить оформить вас соискателем в академии. А дальше всё по стандартной схеме: документы приходят в академию, вас заслушивают на кафедре и оформляют соискателем.

Станислав Иванович сочувственно вздохнул:

 – Конечно, вся эта канитель требует времени и нервов, но такова уж военная реальность, а тем более в нашей академии. Мы со своей стороны обеспечим возможную поддержку и контроль прохождения бумаг, но вам придется запастись терпением и продолжать работать. Годится?

– Годится! – согласился Платонов, крепко пожав протянутую руку…

3

Первое, что увидел Андрей на своем рабочем столе – письмо, подписанное незнакомым почерком. Внутри была коротенькая записка: «Остановилась в гостинице «Баку» в №506. Лена»

– Игорь, – обратился он к вошедшему Тулинову, – ты не знаешь, откуда у меня на столе письмо?

Тулинов неопределенно пожал плечами:

– Кажется, дня три назад его принес Дима Полухин. Спроси у него.

Платонов пошел в лаборантскую. Мичмана собирались обедать. Увидев Платонова, оживились.

– С приездом, Андрей Семенович! Как там столица поживает? Как научные дела?

– Всё нормально. А как установка?

– Установка, считайте, готова. Ждем вас, чтобы посмотрели результаты нашего труда, – ответил за всех мичман Иван Кузьмич Малахов. Плотный, осанистый мужчина, толковый специалист и великолепный умелец, но человек с гонором, знающий себе цену. Малахов пользовался уважением на кафедре. Иностранцы любили его словно родного дядьку, а он, в свою очередь, любил с ними возиться, не считаясь со временем. Всю пятнадцатилетнюю историю кафедры знал «от и до», так как был одним из её создателей. На перерывах в курилке любил красочно живописать в лицах, интонациях и характерных акцентах дела минувших дней. Его байками заслушивались все – от Рената Константиновича до курсанта.

– Хорошо, – удовлетворенно ответил Платонов, – если не возражаете, то давайте часиков в шестнадцать соберемся на стенде и обо всём поговорим подробно. У меня есть несколько новых идей, которые подбросили москвичи.

– Андрей Семенович, – выбрав момент, обратился к Платонову Дима Полухин, – вас письмецо дожидается. Видели?

– Кстати, я и хотел спросить, каким образом оно там оказалось?

Полухин многозначительно заулыбался:

– Его передала очень симпатичная молодая женщина лет так двадцати пяти. Искала вас, но, узнав, что вы в командировке, попросила вручить вам конверт по возвращению. Очень сожалела, что не удалось встретиться. Я в тот день дежурным по КПП стоял.

Это всех сразу же заинтересовало. Платонова, естественно в первую очередь.

– А когда это было?– спросил он.

– Да в пятницу. Она сказала, что находится в командировке в Баку. Уезжает... – он посмотрел на часы, – о, как раз сегодня вечером. Между прочим, интересные вещи рассказывала. – Полухин обратился ко всем: – Строят они в Астрахани на «Красных Баррикадах» уникальный плавучий кран для морских буровых установок. Аналогов нет в мире. А она, как представитель разработчика, курирует там монтаж электрооборудования.

– Стоп! – перебил его Андрей. – Худенькая стройная шатенка? Чуть- чуть картавит на букве эль? Большущие серые глаза и ямочки на щеках?

– Точно, точно, – закивал Дима, – именно так.

– Ленка! Елки-палки! Сколько лет? – непроизвольно вырвалось у Платонова. – И как она меня разыскала? Мы не переписывались и вообще не виделись бог знает сколько лет! Вот это сюрприз!

Мичмана оживились. Посыпались шутки, подначки.

– Я так считаю, – прервав гвалт, авторитетно заявил Иван Кузьмич, – стенд никуда не денется. А вам, наверное, следует сначала утрясти дела сердечные, потом уж заниматься наукой. День-два ничего здесь не решит, а вот подругу юности, да ещё такую, которая сама разыскивает, можно потерять навсегда.

– Точно, точно! – загалдели все разом и посоветовали Андрею бежать к начальнику кафедры.

Пятница, выслушав просьбу Платонова отпустить его немедленно в город, хитровато улыбнулся:

– В добрый путь, но на всякий случай не забудьте завтра явиться на службу…

Кто нас ведет по жизни от рождения до последнего вздоха? Так ли уж мы независимы и вольны в своей судьбе? И нет ли в ней скрытой предопределенности? Народная мудрость не зря ведь гласит: «Чему быть, того не миновать!» Правда, в качестве антитезы можно привести и другую народную мудрость: «Человек – кузнец своего счастья». Вот только в понятие счастье каждый вкладывает свое разумение и кует его, сообразуясь со своей индивидуальной, генетически заложенной, программой и в рамках, опять же предопределенных всё той же судьбой.

…Лена была первая девчонка, с которой Платонов познакомился в своё первое курсантское увольнение. Познакомились случайно. В кафе «Снежинка», куда он зашел, было полно народу. Выстояв очередь и получив, наконец, свою порцию мороженного, он, лавируя между столиками, начал пробираться в конец зала. Там в углу было свободное местечко. Почти у самой цели сзади его кто-то подтолкнул. Вазочка с мороженым выпала из рук, и её содержимое полетело на платье сидящей за столиком девушки.

Растерявшись, он бросился к пострадавшей. Выхватил носовой платок и, лепеча что-то невнятное, пытался вытереть с её платья расплывшееся розовым пятном мороженое. Девушка оттолкнула неуклюжего помощника, смерила уничтожающим взглядом – бросила подруге: «Пошли Света!» и решительно направилась к выходу. Андрей поспешил за ними, бормоча какую-то извинительную чушь. Девушки на его растерянность никак не реагировали. Благо Лена, так звали пострадавшую, жила недалеко от кафе, и вскоре сердитые незнакомки скрылись в подъезде ближайшего дома.

Потом, месяца через два, они встретились на танцах. Андрей хотел было сделать вид, что не узнал её, но Лена окликнула его:

- Нехорошо молодой человек, получается: сначала вы на меня опрокидываете мороженное, потом всю дорогу, до самого дома, извиняетесь, затем каждое увольнение прохаживаетесь возле моего подъезда, а вот теперь, не хотите даже здороваться. Почему, если не секрет?..

Они стали встречаться. С самого начала между ними сложились ровные, дружеские отношения. Андрей был старше Лены на четыре года, а это в их возрасте значило многое. Он – уже что-то познавший и испытавший в жизни, и она домашняя девочка, увлеченная художественной гимнастикой, поэзией и танцами. У каждого был свой мир, своя среда обитания.

Виделись нечасто. Разлукой не терзались, но каждой неожиданной встрече радовались от души. Лена познакомила его с родителями. В доме царила атмосфера добра, хлебосольства, уважения друг к другу. В их домашних семейных посиделках Андрей участвовал с большой охотой.

К женитьбе Андрея Лена отнеслась спокойно. Она знала Юлю по школе. Отзывалась о ней хорошо, без ревности. О неудачной семейной жизни и разводе тоже, наверняка, знала, но ни разу, ни словом, ни намеком не касалась этой темы. За такт, тонкое чутьё и понимание Андрей уважал Лену и очень дорожил её дружбой.

…И вот новая, и опять неожиданная встреча через десять лет. Лена практически не изменилась. Только в серых большущих глазах вместо беззаботной девчоночьей искрометности и озорства теперь было спокойное задумчивое восприятие окружающего мира, да в уголках губ, аккуратно подведенных модной помадой, появились робкие  паутинки-морщинки – беспристрастные указатели перенесенных душевных невзгод.

– Ленка! Откуда ты взялась? – радостно закричал он с порога, сгреб её в охапку и закружил.

Соседка по номеру тихо шмыгнула за дверь.

– Как ты меня нашла? Где ты пропадала все эти годы? – тормошил её Андрей

Высвободившись из его объятий, Лена, смеясь, ответила:

– Нашла очень просто. Встретила как-то в городе Валю Мухина, он мне и сообщил, что ты в Баку, в училище на спецкафедре. А тут подвернулась командировка. Долго мучилась, но все же решилась и поехала. Но тебя, увы, куда-то отправили. Мичман ваш – очень душевным оказался и все про Андрея Платонова рассказал. Так что я теперь знаю, какой ты ученый, уважаемый коллегами и любимый курсантами педагог. Что же касается меня, то я никуда не пропадала. Живу с мамой и дочерью все там же. Работаю в КБ. Ну а как все эти годы жила –долгая история.

– Вот и хорошо, – подхватил Андрей, – ты мне её и расскажешь. Пойдем-ка в ресторан, посидим, потолкуем. На улице дождь и холод, а там тихо и спокойно.

...Ресторан только что открыли, поэтому зал был пуст и неуютен. Официанты, сгрудившись у стойки бара, что-то оживленно обсуждали, не обращая внимания на вошедшую парочку. Андрей выбрал столик в дальнем углу, у окна, из которого открывался вид на размытый дождями сквер. Промокшие кипарисы унылыми шпалерами обрамляли центральную аллею, старые ракиты полоскали в лужах свои неопрятные коричнево-рыжие космы, редкие прохожие, кутаясь в пальто и прикрываясь зонтиками, вприпрыжку пересекали раскисшую от дождя аллею, торопясь к трамвайной остановке.

Андрей протянул Лене карточку меню.

– Знаешь, – бегло взглянув на неё, сказала Лена, – давай не будем устраивать купеческого застолья. Какого нибудь легкого вина и фруктов, по-моему, будет достаточно.

Остановились на полусладком шампанском, фруктах и шоколаде.

После первого тоста «За встречу!», Андрей попросил: – Ну, а теперь рассказывай как жила, что делала и вообще всё, всё, всё.

Лена задумчиво посмотрела на него, улыбнулась и неторопливо начала свой рассказ:

– Зимой, в год твоего выпуска из училища, я вышла замуж за своего сокурсника. Жили у моих родителей. Через год родилась Машка. Пришлось взять академический отпуск. Муж Иван, окончив институт, получил назначение в Керчь на судостроительный завод. Уехал туда один. Я с Машкой осталась у родителей – нужно было заканчивать институт.

У Ивана с отцом отношения сразу как-то не сложились. И когда мама, было, заикнулась, о переводе Ивана в Севастополь, он её резко оборвал: «Пусть похлебает трудовых щей на стороне, да понатирает мозоли на своих интеллигентских пальчиках!». Иван на заводе долго не выдержал. Прорабская работа, сам понимаешь, тяжелая и сволочная. Работяги, мат, грязь, план, штурмовщина, расценки. Через год бросил он там всё и, не отработав «обязаловки», прикатил в Севастополь. Родители кое-как замяли это дело. Достали ему справку, что по семейным обстоятельствам он должен находиться в Севастополе. После этого отец как отрубил: «Он мне не зять!».

Мама переживала. Пыталась как-то разрядить обстановку, но отец ни в какую. Пришлось уйти от родителей на частную квартиру. Его маменька во всем обвиняла меня. Уверяла, что я своим институтом «искалечила жизнь её сыночку». Она сразу настаивала, чтобы я после свадьбы бросила институт и посвятила себя семье, то есть её дорогому чаду. Короче, потянулась обыкновенная житейская склока. Тут подоспел последний семестр и дипломный проект. Хотела Машку отдать маме, Иван воспротивился. Свекруха сразу отказала: «У меня больные ноги и я с дитем сидеть не могу». Отец помог устроить Машу в ясли. Стало полегче. Весной защитила диплом. Направили в ЦКБ. Там меня приняли хорошо. А главное дали интересную работу. Не поверишь, на работе я отдыхала, хотя и вкалывала по-черному.

А Иван все перебирал – искал «халяву», чтобы ничего не делать, а получать хорошо. Он всегда к работе рвения не испытывал, да ещё и гонору много. Поэтому долго нигде не задерживался. Появились дружки. Такие же халявщики, как и он. Пока я на работе, они дома «отдыхали»: под пиво и водочку вели высокоумные разговоры…

Я терпела, терпела, но потом взорвалась. Разогнала всю эту «бражку», а Ивану пригрозила: «Не прекратишь, заберу Машку и уйду. Живи, как хочешь». Вроде бы взялся за ум. Устроился на «Парус». Выпивать с дружками почти перестал. Получку всю домой стал приносить.

Тут умер папа. Это был какой-то кошмар. Мама от нервного потрясения с инфарктом угодила в больницу. Мы перебрались опять к нам. Я металась между больницей, детским садом и работой, а Иван снова запил. Больше терпеть его пьянки стало невмоготу. Я выставила его. Он ушел к своей мамочке, а через полгода мы развелись…

За окном стало темно. Включили люстры. Зал понемногу заполнялся публикой. На эстраде оркестранты возились с аппаратурой. Андрей подозвал официанта, заказал ещё бутылку шампанского и шоколад. Лена рассеяно смотрела в черноту окна, медленно потягивая сигарету. Чувствовалось, что воспоминания причиняют ей боль, но, видно, и наболело так, что молчать уже было не в силах.

– А потом, – продолжила она, – потянулись монотонные будни: работа-дом, дом – работа. Мама поправилась. Машку забрали из детского сада, и она все дни занималась с внучкой, находя в этом успокоение. Подруг становилось все меньше. У каждой теперь был свой быт, свои заботы, свои проблемы. Я осталась совсем свободной. Вот только от этой свободы мне не стало легче.

Лена надолго замолчала, что-то перебирая в памяти. Андрей тоже молчал.

– Нет, я не сидела затворницей. – Она внимательно посмотрела на Андрея. – Да и с моей работой это просто невозможно: командировки, поездки по предприятиям, технические совещания, всякие там семинары. От этого никуда не денешься. А тут еще меня повысили до ведущего инженера. Дали новую тему. В двадцать пять это для нашего ЦКБ большое продвижение. И мужички этого не упускали. Сначала мне нравились их неуклюжие флирты, ухаживания, остроумие, веселые компании. Потом всё надоело. Мужики оказались все на одно лицо – блудливые, похотливые и трусливые. В лучшем случае, на что отваживались самые продвинутые, – предложить мне стать любовницей с постоянной оглядкой, как бы не узнала жена. А у большинства и на это не хватало смелости. Им бы только переспать и бегом домой. Противно мне стало до омерзения. Разогнала всех ухажеров, и даже на душе полегчало. Вожусь теперь с Машкой по вечерам. Она уже во втором классе. Решаем задачки про яблоки и бассейны, читаем книжки, смотрим мультики по телеку. Короче, изучаем и познаем мир.

Лена закурила новую сигарету, отхлебнула из бокала шампанского и кисло улыбнулась:

– Девки на работе говорят – дура! Строишь из себя Пенелопу. Живи и радуйся, пока молода и красива и пока есть ухажеры. Состаришься, насидишься дома. А так хоть будет что вспомнить. Наверное, они правы, но мне противно. Сыта я этим всем по горло!

Она опять пристально посмотрела на Андрея:

– Ты, наверное, глядишь на меня и думаешь: поистаскалась бабенка и решила поискать пристанища у старых друзей? Правильно думаешь: и поистаскалась и к старому другу потянуло. Если честно, я давно о тебе думаю. Ты всегда был для меня недосягаемый – жутко начитанный, серьезный умный. Я рядом с тобой почему-то робела и терялась, а ты этого, увы, не замечал… И вдруг безо всякого перехода:– А папка тебя здорово уважал. Вы в чем-то с ним схожи. Знаешь, как он меня ругал, когда узнал от вашего адмирала, что тебя отчислили из училища?

– Как от адмирала? – изумился Андрей.

– А так, они с папкой были друзья с войны. И адмирал сам позвонил отцу сразу же, как только подписал на тебя приказ.

– Значит, адмирал знал, что мы с тобой встречаемся?

– Знал, Андрюха. Знал. И, наверное, одобрял. Вот только мы все никак не могли рассмотреть друг друга поближе. Отец тогда так расстроился, что со мной не разговаривал целую неделю. Он считал, что мне надо было поступиться своим самолюбием, быть рядом с тобой в те дни и удержать от той нелепой пьянки. Называл меня бесчувственной эгоисткой и недостойной твоей дружбы…

До отхода поезда оставалось ещё около двух часов.

– Пойдем ко мне, – как-то очень буднично сказала Лена, – надо собираться в дорогу…

4

К предстоящим работам Пятница отнесся очень щепетильно:

– Испытания планируйте на вечернее время. Лучше всего часов на двадцать- двадцать один.

– Что ж так поздно?– удивился Андрей.

Тот объяснил:

– Во-первых, у курсантов закончится вечерняя самоподготовка и на территории кафедры не будет посторонних людей. Во-вторых, новый суточный наряд поужинает и приступит к выполнению своих обязанностей. Это касается, прежде всего, пожарного подразделения и врача.

– А врач-то зачем?– начал сходу заводиться от вечной перестраховки начальника Платонов.

Пятница недовольно поморщился:

– Вы, Андрей Семенович, – не знаете правил и порядка проведения работ на огневых стендах.

Он порылся у себя в столе и извлек на свет божий книгу «Испытания авиационных воздушно-реактивных двигателей». Протянул её Платонову:

– Пожалуйста, внимательно проработайте последнюю главу «Основные мероприятия по охране труда и промышленной санитарии на установках для испытания ВРД, их узлов и агрегатов». А потом представите мне в трех экземплярах подробный план работ. Он должен включать: цель и задачи экспериментов; перечень отрабатываемых вопросов; место и время проведения опытов; состав участников с точным указанием функциональных обязанностей каждого. К плану сделайте упрощенную схему стенда с обозначением мест расположения постов. В конце плана и в нижнем левом углу схемы должна быть ваша подпись как руководителя работ, а на первой странице в правом верхнем углу «Утверждаю» и моя подпись, а в левом верхнем углу «Согласен» и подпись заместителя начальника училища по учебной и научной работе.

Платонов не выдержал и съязвил:

– А без писанины никак нельзя?

– Нельзя,– сухо оборвал его Пятница. – Придет время, и вы поймете, что создавать действующие экспериментальные установки и стенды это лишь часть дела, а другая, может быть, более важная часть – уметь безаварийно эксплуатировать опытную технику, не подвергая людей опасностям от непродуманной организации работ. Особенно при проведении не стандартных работ и испытаний.

– Ну, все, – с нарастающей тоской подумал Андрей, – теперь придется целую неделю бумаги сочинять.

 А Пятница, не обращая внимания на кислое выражение лица своего подчиненного, ровным голосом продолжал:

– Не забудьте расписать пожарный расчет и организацию оцепления, а также размещение личного состава на постах стенда и систему связи с постами. И ещё, – он сделал пометку в своей записной книжке, – заведите тетрадь инструктажа личного состава. Перед каждым началом работ вы, как руководитель, будете проводить инструктаж участвующего в данном испытании личного состава по мерам безопасности с обязательной росписью каждого. А я этот момент возьму на контроль. – И тоном, не допускающим ни каких возражений, закончил: – Все, действуйте.

Платонов поднялся, обреченно спросил:

– И к какому же сроку исполнить всю эту гору бумаг?

– Ну, с горой вы явно преувеличиваете, – невозмутимо отреагировал Ренат Константинович. – План в трех экземплярах и тетрадь инструктажа личного состава завтра в семнадцать ноль-ноль мне на стол. Вечером я буду на докладе у зама по учебной и научной работе и подпишу план.

Неожиданно для себя Андрей вскорости убедился, что написать толковый план проведения испытаний совсем не пустячное дело. Перепробовав несколько вариантов, он психанул, разорвал написанное, забросил книжку в стол и ушел на стенд. Там шли последние приготовления. Подошел Иван Кузьмич:

– Андрей Семенович, а ведь во время работы двигателя в боксе невозможно будет разговаривать. Надо бы какую–нибудь связь между постами соорудить.

– Правильно, – поддержал его Дима Полухин, – я буду в бункере с самописцем, надо же как-то обмениваться командами когда его включать, когда выключать.

Платонов задумался.

– Неплохо бы ларингофоны. Да где их взять?

– Как где, – встрял Иван Кузьмич, – у авиаторов.

– Зачем так далеко, – возразил Полухин, – когда они есть на кафедре механиков. Во время практических запусков дизеля курсанты связь держат через ларинги.

– Точно, – подхватил Иван Кузьмич, – я сейчас прямо и смотаюсь к Гусеву, он у них заведует дизельной.

Пока Иван Кузьмич отсутствовал, Платонов с Полухиным пошли в огневой дворик. И первое, на что обратил Андрей внимание – возле самых ворот стоял красный ящик с песком. На нем было аккуратно свернутое асбестовое покрывало, а рядом стояли два огнетушителя.

Перехватив удивленный взгляд Платонова, Дима, походя, бросил:

– Как говорят: береженого Бог бережет. Черт знает, как она, – он кивнул в сторону установки, – себя поведет!

Возле установки мичман Игорь Сазонов и начальник лаборатории старший лейтенант Станислав Кураев монтировали новенькую, только что полученную со склада скоростную кинокамеру СКС-1М и осветитель.

– Станислав, – обратился к начлабу Платонов, – кинопленку получил?

– Всё нормально, получил, – улыбнулся тот. – Киношники как узнали, что для моряков, так чуть полкиностудии не отдали. Даже шило не взяли.

– Ну, какое же это нормально, – рассмеялся Андрей. – Надо же было чем-нибудь скомпенсировать.

– Не волнуйтесь, – хитро подмигнул Игорь, – скомпенсировали. Там такие азербайджаночки, что голову потерять можно. Мы им цветы и коробку конфет. Так они нас ещё и на чай затащили к себе.

– Смотри, Игорек, – погрозил пальцем Платонов, - как бы твоя Светлана протест не заявила. Во будет скандал!

– Не будет, – отмахнулся Игорь, – она у меня женщина понятливая и ради дела готова пострадать.

Вернулся Иван Кузьмич.

–После занятий ларингофоны можно забирать. Дали на неделю. А вообще-то, раз такие работы разворачиваются, надо обзаводиться собственной аппаратурой.

Тут вклинился Иван Кузьмич:

– Андрей Семенович, надо бы оцепление вдоль забора выставить! А то ведь как заревет двигатель, да ещё ночью, курсанты полезут глядеть, что там такое. Не ровен час, вдруг где-то, что-то отлетит...

Перед началом работ Пятница в сопровождении Платонова и Кураева, внимательно осмотрел стенд. Проверил связь и средства пожарной защиты, а в огневом дворике даже подергал газоотводную трубу из жаропрочного материала, к которой крепился рабочий участок – сердцевина всей установки.

– Внушительная конструкция.

Зашел в агрегатную. На пульте управления выслушал доклад Платонова. Расспросил о предстоящем эксперименте. Ответами и пояснениями остался доволен:

– Ну, что ж, как говорится, с Богом! Выставляйте оцепление, вызывайте пожарную машину и доктора и докладывайте дежурному по училищу о готовности к началу работ. И помните, – уже с порога потребовал он, – никакой самодеятельности. Всё в рамках утвержденного плана. При отклонениях параметров двигателя от нормы опыты немедленно прекратить!

…Платонов нажал кнопку «Пуск». Двигатель, как бы просыпаясь, глубоко вздохнул, на мгновение задержал дыхание и с нарастающим свистом выплюнул из сопла оранжевый сноп пламени и начал быстро набирать обороты. Пробуя свой голос, прошелся по звукоряду от звенящего дисканта до вибрирующего баса. Наконец, выйдя на расчетный режим, огласил окружающий мир могучей устойчивой октавой.

Андрей окинул взглядом приборы. Все показания в норме. Выдержав пару минут, подал команду: «Приготовиться к записи!». Получив подтверждения с постов, откинул красную блокировочную крышку «Камера» и перевел тумблер в рабочее положение. Стальная газоотводная труба мелко задрожала в упругой подвеске. В могучий бас основной струи органично влился мягкий альт струи экспериментального участка. Образовавшийся контрапункт создавал живое многоголосие двух технических творений, созданных умом, фантазией и изобретательностью людей, которые сейчас напряженно вглядывались, вслушивались, осязали все происходящее. И для которых грохочущая, переливающаяся тонами музыка раскаленных газовых струй была в этот незабываемый миг дороже и понятнее любых торжественных ораторий и кантат…

Когда грохот оборвался и его отголоски растворились в густой февральской ночи, в пультовой появился начальник кафедры. Он улыбался:

– Молодцы! С почином! Я наблюдал из окна своего кабинета – впечатляющая картина!

Пятница каждому тепло пожал руку и обратился к Платонову:

– Андрей Семенович, надо людей поощрить. Такой стенд не стыдно кому угодно показать. Завтра после занятий зайдите ко мне, мы всё обсудим. А пока приводите всё в исходное и – отдыхать. Дежурному по училищу об окончании работ я доложу сам. Он ещё раз крепко всем пожал руки и ушел.

…Настроение у всех было приподнятым. Участники испытаний шутили, бойко приводя в исходное состояние материальную часть. В пультовую вошли начлаб Кураев и мичман Малахов.

– Командир! – нерешительно начал начлаб.

Платонов обернулся:

– Какие проблемы, Станислав?

– Андрей Семенович... – взял инициативу в свои руки Иван Кузьмич, – по народному обычаю, всякое начало серьезного дела, чтобы оно спорилось, следует, нам думается, того... Ну, сами понимаете... – Он сделал короткую паузу и, хитро подмигнув, продолжил: – Мы тут с мужиками посовещались и решили: – надо бы и нам не пренебрегать народной мудростью

– Что, прямо сегодня? – удивился Платонов.

– А почему бы и нет! – в один голос ответили ходоки.

– Ну, «поляну» допустим, мы найдем. Можно здесь в пультовой, поближе к виновнице торжества. А что будем пить? – Платонов глянул на часы, – уже двадцать два. Магазин за территорией закрыт... Да и закусь ведь нужна какая-нибудь.

– Ну, это не проблема, – возразил Малахов, – харч у нас есть. Мы ещё вчера договорились, что каждый чего-нибудь прихватит из дома. Посуда тоже. Даже горячее будет. Сегодня по камбузу дежурит наш мичман Соловей. Он ждет только команды.

– А что ж меня-то из игры вывели? – недовольно заметил Платонов.

– Да вы не обижайтесь, – вставил Дима Полухин. – Мы ж технари, сами знаете, народ суеверный. Чтоб не испытывать судьбу, заранее ничего не планировали. Решили так: сработает все штатно, быстренько определимся, что к чему. Да и у вас в эти дни было полно хлопот. Зачем грузить ещё этой мелочевкой?

– Вот теперь в самый раз – подхватил Малахов, – нужно только ваше «Добро!» на мероприятие.

– А пить–то, что будем?

– Тут есть «нюанс», – хитро улыбнулся Полухин.

– Какой?

– Я принес домашнего вина, однако народ ввиду торжественного случая намекает на «шило».

Андрей улыбнулся:

– Всё, хитрецы, предусмотрели! Станислав, ты получил на эксперименты?

– Ага, Андрей Семенович, все тридцать два кэ гэ.

– Ну, тридцать два я вам не дам, а вот для праздничного стола выделю энное количество! – рассмеялся Платонов.

...Утром Пятница, встретив Платонова, в своей вкрадчиво- иронической манере поинтересовался:

– Ну как вчера посидели, Андрей Семенович?

– Отлично!

– Зайдите–ка на минутку ко мне.

Пропустив вперед Платонова, Ренат Константинович плотно прикрыл за собой дверь и доверительно поделился:

– Запомните, Андрей Семенович, все, что происходит на кафедре в любое время суток, в любых обстоятельствах, немедленно становится достоянием всех. Не стала исключением и ваша ночная вечеря. Я ещё не пересек КПП, как от разных людей узнал о ваших вчерашних посиделках на стенде. Поэтому делайте выводы сами. А то мне как-то не очень хочется с утра предоставлять свою физиономию для вытирания столешницы полированного адмиральского стола.

– Н-да! – осмыслив услышанное, протянул Платонов. – Уж точно: злые языки страшнее пистолета. Сделаю выводы. А за этот случай прошу меня извинить. Никто и не собирался, что-то скрывать. Всё сложилось как-то само собой.

– Понимаю – сказал Пятница. – Просто вы должны знать: не все, я бы даже сказал, далеко не все радуются вашей научной целеустремленности. Для некоторых это, что чирей на одном интересном месте: ни пойти, ни сесть. А стенд получился отличный. Желаю теперь, чтобы вы на нем скорее получили ощутимые результаты!..

5

Из академии пришел положительный отзыв. В выводах отмечалась актуальность работы и принципиальное согласие кафедры на научное руководство. Но были и серьёзные вопросы. В частности, армейцев интересовала акустика газовой струи при вводе в неё жидкости. Прилагался и ориентировочный перечень веществ, которые представляют интерес. Это требовало создания новых систем и устройств, разработки методики проведения таких опытов, нужна была специальная аппаратура и малогабаритные микрофоны.

Платонов помчался на республиканский телецентр. Там его внимательно выслушали. Обещали помочь. Через пару недель его вызвал заместитель начальника училища по технической части и сообщил, что звонил главный инженер республиканского телецентра. Нужные микрофоны и аппаратуру нашли. Требуется официальное письмо–ходатайство об оказании училищу технической помощи. Начальнику училища об этом доложено, и он дал «Добро» на такое обращение.

Пока Андрей улаживал бумажные дела, его помощники в огневом дворике сооружали специальную установку, которая могла работать автономно, без запуска основного двигателя. Громоздили звукоизолированную камеру с системой акустических измерений. Стенд становился многофункциональным и от этих нововведений всё больше обретал солидный вид.

Ренат Константинович, понимая серьёзность и объем предстоящих работ, огромную физическую и психологическую нагрузку, которая свалилась на Платонова, распорядился передать часть его классных занятий прибывшему два года назад на кафедру капитану 3 ранга Эдуарду Соловейкину. На что тот отреагировал бурей негодования. Бесцеремонно ворвавшись в кабинет начальника кафедры, он с порога пошел в яростную атаку:

– Я, между прочим, товарищ капитан 1 ранга, тоже соискатель. И мне по закону положена уменьшенная учебная нагрузка. Тем более, что в отличие от некоторых, я работаю над темой на благо Военно-морского флота, а не на дядю.

Пятница, плотно сжав губы, молча слушал.

Почувствовав, что с наскока бреши в решении начальника пробить не удалось, Соловейкин обратился к своим главным «убойным» аргументам:

– Я должен вам от имени всего преподавательского коллектива официально заявить, что платоновские гигантские технические проекты всем давным-давно надоели и очень смахивают на широкомасштабную авантюру, в которую он втянул вас и всю кафедру. Мечется со своей бредовой идеей из НИИ в НИИ. Уже все академии на уши поставил, а результатов ноль. Всем пудрит мозги. Учебной работой не занимается. Практические занятия за него проводят лаборанты, а лекции читает шаляй-валяй. А вы всему этому безобразию молча потворствуете!

– Хватит! – трахнул ладонью по столу Пятница

– Что, хватит? – взвился Соловейкин. – Почему вы мне затыкаете рот?

Губы у него посинели от гнева, а рот перекосила гримаса:

– Я не позволю вам, – истерически закричал Соловейкин, – прикрывать технического шулера и проходимца. Я пойду к начальнику политического отдела, и тогда посмотрим: хватит или не хватит!

Сдерживая себя, чтобы не взорваться, Ренат Константинович глухо выдавил:

– Вы мерзавец, Соловейкин! Можете это тоже передать начальнику политического отдела. Я не хочу вам отвечать и не позволю разговаривать со мной таким тоном. Вы находитесь в кабинете начальника кафедры, а не на коммунальной кухне. Попрошу здесь истерик не закатывать! Все свои претензии изложите письменно, в рапорте, как положено военнослужащему. Но, при этом не забудьте в этом же рапорте отметить и свои результаты научной работы за последние два года.

Он преднамеренно выждал паузу и с расстановкой объявил:

– Сегодня получена выписка из протокола заседания Ученого совета факультета военно-морской академии об отчислении вас из адъюнктов за невыполнение плана написания диссертационной работы и как не сдавшего экзамен по специальности. Документ в настоящее время находится у начальника училища. Завтра вас с ним ознакомят в отделе кадров под расписку. У меня всё. Вы свободны!

Лицо Соловейкина сделалось алебасторво-серым. В его маленьких остекленевших глазах застыли страх и ненависть.

– Ну, что ж, – угрожающе бросил он, – мы ещё посмотрим, что это за документ и кто его сочинил! И вообще всё ещё впереди!

Он выскочил из кабинета, с остервенением хлопнув дверью.

Пятница встал из-за стола, выглянул в коридор и вдогонку почти убегавшему Соловейкину громко скомандовал:

– Капитан 3 ранга Соловейкин, ко мне!

Едва тот вошел в кабинет, Ренат Константинович объявил:

– За нетактичное поведение с начальником кафедры, объявляю вам товарищ капитан 3 ранга выговор. Идите!

– Есть выговор! – вытянулся по стойке «смирно» Соловейкин, повернулся как механический солдатик кругом и, со злостью чеканя шаг, вышел из кабинета…

На следующий день было офицерское собрание кафедры. На нем присутствовали начальник факультета, замполит и зам начальника политического отдела. Собрание было бурным. Говорили много и обо всём.

Большинство поддерживало работу Платонова. Приводились даже такие аргументы: последние полтора года, благодаря экспериментальному стенду, который создан под его руководством, кафедра занимает первое место по изобретательской и рационализаторской работе в училище. За эти полтора года Платонов получил два авторских свидетельства на изобретение и опубликовал несколько научных статей. Две из них в солидном журнале союзного значения.

Но были и упреки, в общем-то, справедливые. Платонов на кафедре держится особняком. В свои дела и проблемы никого не посвящает. А ведь коллеги могли бы что-то толковое подсказать, посоветовать, в чём-то помочь. Да хотя бы взять часть его учебной нагрузки. Все же понимают, что затеял он трудное и сложное дело, которое требует массу времени, нервов и сил.

О Соловейкине говорили с нескрываемой неприязнью. Всем давно надоели его хамские выходки как по отношению к мичманам, так и по отношению к коллегам – преподавателям. Все отмечали, что его научная работа сводится лишь к выбиванию командировок, обещаниям завалить кафедру научными статьями и вечному брюзжанию: то ему подавай персональную программистку в вычислительном центре, то суперскоростную ЭВМ, то доступ к закрытым фондам Главного штаба ВМФ. Особенно возмутили всех его грубость в разговоре с начальником кафедры и оскорбительные высказывания о работе Платонова.

Происшедшее Андрей переживал тяжело. Трудно объяснимая обида невесть на кого, злость на свой сволочной характер, яростное отторжение не только самого Соловейкина, но даже его голоса, держали его в подавленном состоянии, не позволяя ни сосредоточиться, ни просто нормально жить. Временами ему казалось, что он где-то рядом с краем пропасти, что ещё одно движение, один шаг и крах неминуем. От этого цепенело внутри, становилось страшно и невыносимо хотелось куда-нибудь убежать. Но куда? Хотелось кому-нибудь высказаться. Но кому выскажешься, если у каждого свои проблемы?..

…В тот субботний вечер Платонов сидел за столом в своей холостяцкой комнате и бесцельно перебирал черновики будущего научного отчета. На душе у него было тоскливо и муторно. Таким и застал его нагрянувший в гости без приглашения Ренат Константинович Пятница. Андрей воспринял этот визит настороженно. Сухо поздоровался. Смахнув со стола бумаги и книги, включил настольную лампу, пододвинул гостю стул и пригласил сесть.

Долго молчали. Ренат Константинович рассматривал книжные стеллажи. Андрей отрешенно перелистывал журнал «Наука и жизнь».

– Будете чай?– чтобы как-то разрядить обстановку, спросил Платонов.

– Можно!

Андрей отбросил журнал, с облегчением юркнул на кухню.

– Там, в прихожей, – услышал он, – захвати пакет. Я на всякий случай кое-что для душевной беседы припас.

…Они проговорили тогда до утра.

На кафедре обстановка входила в нормальное русло. Та ночная беседа неожиданным образом на многое открыла ему глаза. Окружающие уже не казались ему враждебными злопыхателями, готовыми в любую минуту, сделать что-то неприятное, подкузьмить, насолить по мелочам. Он вдруг обнаружил, что его коллеги нормальные отзывчивые люди. Правда, живут они повседневными заботами, не имея ни желания, ни тяги к подвижническому научному труду, но этого им и не надо. И хотя, не скрывая, считают Андрея чудаком, но понимают серьезность его намерений. И если иногда и иронизируют над его фанатичностью, то без всякого зла. Он стал чаще делиться на кафедре своими проблемами и его охотно выслушивали, советовали или рекомендовали подходящую книгу или журнальную статью. Некоторые с интересом захаживали на стенд и там, не оставаясь экскурсантами, походя «выдавали» интересные идеи и дельные предложения. После этих посещений Платонов со своими помощниками реализовали в железе много технических новинок.

Только Соловейкин демонстративно не замечал Андрея и даже не здоровался с ним. Он вообще перестал общаться с кем-либо на кафедре. После занятий куда-то исчезал. Несколько раз Платонов видел его в административном корпусе – то выходящим из кабинета начальника политического отдела, то в строевой части. На кафедре поговаривали, что пробивает он себе перевод. Тесть у него в Таганроге секретарём горкома партии работает и наверняка зятю помогает. Вскоре эти слухи подтвердились. Пришел приказ о переводе Соловейкина в Таганрог, в военную приемку номерного завода.

В середине дня на стенд прибежал дежурный по кафедре:

– Андрей Семенович, вас срочно просят к телефону!

– Кто?

– Не знаю, – замялся дежурный.

Отложив паяльник, Андрей пошел в дежурку, бурча, взял трубку:

– Майор Платонов!

В трубке послышалось:

– Андрей Семенович, здравствуйте! Это вас беспокоит капитан-лейтенант Соломин из двадцать шестой комнаты. Вы не могли бы к нам минут через пять подойти?

Платонов насторожился: «Им–то я зачем понадобился?»

– Хорошо, буду.

Молодой человек в костюме спортивного покроя очень смахивающий на вышколенного официанта, приветливо махнул, издалека указывая на приоткрытую дверь. Его провели в небольшую, уютную комнату, окна которой были плотно задрапированы шелковыми золотистыми портьерами. Яркий солнечный свет с улицы гасился в них, создавая внутри помещения рассеянное освещение. За небольшим полированным письменным столом сидел другой молодой человек с правильными, но невыразительными чертами, что делало его похожим сразу на многих других людей его возраста.

– Извините за беспокойство, – мягко улыбаясь, сказал он.– Прошу садиться, – и указал на кресло, возле стены разделенное с точно таким же креслом изящным торшером с маленьким столиком подставкой. Он вышел из-за стола и сел в него. Представился:

– Старший уполномоченный майор Веденеев Константин Юрьевич.

Платонов молча кивнул.

– Мы давно знаем о ваших работах, Андрей Семенович, – дружески заговорил собеседник, – а вот познакомиться с вами лично всё как-то не складывалось. То вы очень заняты, то мы, а время летит. Курите?

И, не дожидаясь ответа, протянул пачку «Космоса».

– Что ж вас так во мне заинтересовало? – спросил Платонов. – Я не генеральный конструктор, не научное светило…

– Ну, это у вас впереди, – улыбнулся майор. – Поэтому надо уже сейчас заводить с вами знакомство. А потом, на старости лет можно будет с гордостью рассказывать внукам, что был лично знаком с ракетной знаменитостью академиком Платоновым. Вы не допускаете такой возможности?

Этот пассаж старшему уполномоченному, видимо, очень понравился и он беззвучно рассмеялся.

Андрей неопределенно пожал плечами.

– Как идут испытания?

– Да пока собственно к ним мы ещё не приступали, – ответил Андрей. – Идет наладка, подготовка. Думаю, через недельку приступим.

– Есть проблемы? Может быть, нужна какая-нибудь помощь?

– Да, вроде бы все у нас есть. Работы идут по плану.

– А как отношения с коллегами? Не суют палки в колеса? Там у вас был один такой воинственный.

– Был, а теперь нашел себе место теплее.

– Да, да, – закивал головой Веденеев, – тесть посодействовал в переводе в Таганрог...– А как иностранцы относятся к вашим работам. Наверное, интересуются? Такую работу в портфель не спрячешь. Мне тут как-то Ренат Константинович показывал ваш стенд. Впечатляет!

Платонов удивленно округлил глаза. Это не осталось незамеченным.

– Извините, что знакомился с вашим стендом без вас, – сказал майор, – но так получилось. Вы в тот день были в поездке в Насосную, а я на следующий день убывал в длительную командировку. Вот наши пути и не пересеклись. Понимаю, без хозяина в его доме гостям делать нечего, но…

– Ничего, все нормально. Да и прятать нам установку нет никакого резона. Двигатель со старой, давно снятой с вооружения и списанной ракеты. Что же касается экспериментального участка и систем измерений, то и тут нет никаких секретов. А потом на стенде столько наворочено всяких трубок, шлангов, проводов, что мы иногда и сами то едва разбираемся что где и для чего, а уж посторонний человек, будь он хоть самый наикрупнейший специалист, без схем не разберется. А иностранцы интересуются, конечно. Спрашивают и у меня, и у мичманов, и у преподавателей. Мы им объясняем, что это будет действующий огневой стенд для проведения лабораторных работ по курсу ракетных двигателей, а также для выполнения научных исследований, в том числе и курсантами. И это действительно, правда. Мы обсуждали с начальником кафедры возможности использования стенда в учебном процессе и военно-научной работе курсантов. Особенно старших курсов. Например, по ресурсным и климатическим испытаниям

Веденеев слушал внимательно и заинтересованно.

– Что же касается предстоящей работы,– продолжал Андрей, – то в детали посвящены только начальник кафедры и непосредственные участники. Все они люди опытные и со сведениями для служебного пользования обращаться умеют.

– Да, да, – кивнул собеседник, – список ваших помощников у нас есть. Это действительно достойные люди и отличные специалисты.

– А насчет интереса курсантов, – никак не отреагировав на сообщение о списках, продолжил Платонов, – он вполне объясним: двигатель ревёт. Тут уж никуда не денешься – шумная работа…

Константин Юрьевич встал, предупредительно махнув рукой, чтобы Платонов не воспринял это как окончание разговора, прошел к своему столу, выдвинул верхний ящик, что-то пробежал глазами и вернулся в кресло.

– В вашей работе, – сказал он, – вскоре появится ещё один нюанс, – и многозначительно посмотрел на Платонова:

–Приватно, так сказать, могу сообщить, что в академии подписан приказ о прикреплении вас соискателем на кафедру ракетных двигателей. Причем, должен признаться, это редчайший случай. Обычно они со стороны никого не берут. Такова уж специфика у них. Но ваши работы специалистов очень заинтересовали.

Платонов ожидал чего угодно, но только не этого сообщения.

– С чем я вас Андрей Семенович от души и поздравляю, – Веденеев протянул и пожал Платонову руку.– Официально вам сообщат, как только в училище придет выписка. Я думаю, это произойдет дней через пять, а пока об этом знаем я и вы. Естественно, об этом узнают и иностранцы. Как говорится, шила в мешке не утаишь. Поэтому мы совместно должны организовать вашу работу так, чтобы и польза была и никакой утечки не произошло. Вы понимаете, что я имею ввиду?

– Ваше приватное сообщение о зачислении меня соискателем в академию, это что некий задаток за откровенность? – сухо поинтересовался Платонов.

– Ну, зачем же вы уж прямо так, – разочарованно протянул Веденеев, – просто я хотел сделать вам приятное. И всё! – он пристально посмотрел на Платонова, – а вы уж сразу делаете далеко идущие выводы. Мы служим одному государству и интересы у нас общие. Не так ли?

Андрей утвердительно кивнул.

– Продумайте, как лучше построить свою работу. Шарахаться не надо. Туману напускать и отгораживаться ото всех и вся, тоже не следует. Всё должно идти естественным путем: преподавание, наука, курсанты, общение с ними. Может быть, со временем будет резон кого-то из них привлечь к работе. Взять толкового парня. Дать ему на самостоятельную разработку какую–нибудь тему. Пусть дерзает, да и вам помощь. Короче, здесь надо подойти творчески. Мы ничего вам навязывать не собираемся. Наш долг предупредить, а вы сами решите, как сделать лучше…

Веденеев встал, глянул на часы:

– О, через полчаса начало офицерской физподготовки. Пойду, погоняю в волейбольчик. А вы, насколько я знаю, отдаете предпочтение большому теннису и плаванию?

Платонов тоже встал:

– Рад был познакомиться, – протянул он руку.

– Ну, насчет радости – не знаю, можно ли верить. Встрече с нами обычно мало кто радуется, – улыбнулся Веденеев. – Хотя мы обычные военные люди и, как и все военные, исполняем свой гражданский долг. Я вас провожу…

Испытания проходили гладко. Каждый опыт давал интересные результаты, которые сразу и не успевали осмысливать, но прерываться не хотелось, уж больно информативной была эта серия. Правда, в душе появилась нарастающая тревога: уж больно гладко все идет, не к добру такое везение...

…Было около девяти вечера. Дневную программу работ выполнили. Отсняли кучу осциллограмм, но распутывать хитросплетения линий и импульсов было некогда.

«Потом, потом – думал Платонов, – в субботу и в воскресенье спокойно во всем разберусь, а сейчас, пока всё на мази, надо бы попробовать на сверхкритическом режиме. Только бы выдержала конструкция!..

– Дима, – обратился он к Полухину, – а что если мы сделаем ещё один запуск и выведем установку на максимум? Надо же когда-то это сделать.

Дима молчал.

– Ну, чего, в самом деле? Все основные опыты мы провели. Новую серию начинать рано, да и для этого нужно кое-что перемонтировать в системе измерений. Так что даже если что-то получится не так – есть время обдумать. Понимаешь, – убеждал Андрей больше себя, чем Полухина, – на этом режиме никто никогда опытов не проводил. А в реальных условиях он–то и является основным.

– Раз надо, значит надо, – как всегда немногословно ответил Полухин. – Пойду скажу, чтобы снова зарядили кинокамеру и можно начинать.

…Привычный рокот двигателя на мгновение прервал мощный, раскатистый хлопок. Истерично задергалась в подвеске, газоотводная труба. Стрелки приборов шарахнулись к предельным отметкам. В пультовой что-то с треском разлетелось.

– Разорвало батарейный манометр! – заорал Дима, силясь перекрыть вибрирующий грохот газовых струй.

Платонов нажал «Аварийный стоп!» Грохот оборвался. Звенящая тишина заложила уши. В волосах, в складках одежды, на стеклах приборов, на стене и даже на потолке блестели капли ртути.

– В пультовую никому не входить! – заорал Платонов участникам экспериментов. – Стенд привести в исходное. – И уже обращаясь к Полухину: – Дима, уходим. Пультовую я опечатаю своей печатью. Без меня – не вскрывать! Иван Кузьмич, проконтролируйте порядок на стенде, опечатайте дворик своей печатью и уводите всех отсюда.

Малахов понимающе кивнул и скрылся в огневом дворике.

– Дмитрий Федорович, – позвал Платонов Каляева, – вызовите сюда дежурного врача. Скажите, что есть небольшие проблемы с рабочим веществом, пусть глянет, что делать.

Прибывший дежурный врач, заглянув в пультовую присвистнул: «Вот это вы, братцы, поработали!» Позвонил от дежурного в лазарет и приказал, чтобы фельдшер принес два комплекта госпитальной одежды и полиэтиленовые мешки для вещей.

Андрея и Диму помыли в душе, переодели в полосатые пижамы и разместили на ночь в пустующей инфекционной палате лазарета. Вещи отправили на санобработку.

Утром в палату прибыли начальник медицинской службы училища и врач флотской санэпидстанции. После пристрастного осмотра и опроса пострадавших вручили одежду и отпустили на кафедру, приказав никуда не отлучаться.

О случившемся происшествии доложили начальнику училища. Тот вызвал начальника кафедры и приказал провести подробное расследование. Виновных строго наказать в приказе, а все эксперименты прекратить.

На следующий день прибыли специалисты. Провели на стенде демекуризацию помещений, перемазав всё и вся хлорным железом. После этой обработки уютная пультовая стала похожа на заброшенный бункер второй мировой войны.

Пятница вызвал к себе Платонова и приказал написать объяснительную записку с соблюдением хронологии событий. Прочитав написанное, убыл к начальнику училища на доклад.

Дежурному передал: «С кафедры никому не уходить до моей команды». Вернулся часа через два, посеревший и замкнутый.

На совещании личного состава сухо объявил:

– Всякие опыты до утверждения на стенд соответствующей технической документации и получения сертификата на его эксплуатацию – прекратить. Капитану 1 ранга Самойлову организовать прием зачетов от всего личного состава по мерам безопасности при работах с элементами ракетной техники и взрывопожароопасными веществами. До принятия зачетов все практические работы с курсантами на технике приостановить, заменив их лекционными или самостоятельными занятиями. Майору Платонову за нарушение мер безопасности при работах на огневом стенде, приведших к чрезвычайной ситуации, в приказе начальника училища будет объявлен строгий выговор. Он отстранен от дальнейших испытаний до окончания расследования. Всё. – И после паузы добавил: – Ну, а мне, как и положено, в таких случаях большой персональный фитиль… 

Назад в раздел