Капитан I ранга запаса Сергей Прокофьевич Лисин в свои шестьдесят лет оставался красавцем, имел гвардейскую выправку, носил на тужурке Звезду Героя Советского Союза и преподавал «Историю военно-морского искусства». Лекции его были довольно занудливы: похоже, собственный боевой опыт заставлял его скептически относиться к высокомерной самоуверенности авторов учебников. Однако открыто ставить под сомнение авторитет военных историков было невозможно, и Лисин добросовестно излагал сухой текст, время от времени поджимая губы с чуть опущенными уголками.

Карьера его складывалась блестяще: сразу после окончания ВМУ имени Фрунзе он стал командиром подводной лодки “Щ”, потом принимал участие в Гражданской войне в Испании, Великую Отечественную войну встретил на Балтике командиром лодки С-7. Совершил пять боевых походов, форсируя минные заграждения и слушая, как минрепы крежещут о корпус. Потопил пять транспортов противника, причём атаки проводил с блестящей, хладнокровной наглостью. 21 октября был торпедирован финской подлодкой, вместе с четырьмя моряками попал в плен, а 23 октября ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Москва ещё не знала о гибели лодки и пленении командира. Рассказывали, что подбрасывались листовки, с фотографиями, на которых он был снят в компании финских и немецких асов-подводников. В 1944 году Финляндия вышла из войны; Лисин был возвращён на родину и помещён в лагерь. В то время это выглядело совершенно естественно. А дальше произошло чудо – Лисин сумел доказать, что в плену вёл себя достойно, и в 1945 году был реабилитирован, восстановлен в звании и продолжил службу.

— Сегодня мы повторим пройденный материал, — объявил Сергей Прокофьевич, — как я уже рассказывал – Вторая Пуническая война в полной мере выявила необходимость обладания сильным флотом, который мог не только оборонять побережье, но также действовать на коммуникациях противника и осуществлять операции совместно с сухопутной армией Рима. Примером такого успешного взаимодействия может служить блокада и последующий захват с моря и суши Нового Карфагена. Курсант Абрамов! Покажите на карте, где Новый Карфаген.

Абрамов, с недовольным видом оторвался от чтения детектива, вылез из-за стола, подошёл к доске и уставился на выцветшую карту.

— Ну! — поторопил его Лисин.

— Это на Иберийском полуострове, — Абрамов пытался прочитать названия, но те давно уже были уничтожены временем.

— Я понимаю, что не в Тамбовской губернии, — Лисин повысил голос.

— На территории теперешней Испании, — пытался увиливать Абрамов.

— Ну, а ещё-то что можете сказать? — Лисин начинал сердиться.

— А можно я прочитаю стихотворение? — вдруг выпалил Абрамов.

— Про Вторую Пуническую войну? — Лисин выпятил ковбойский подбородок.

— Никак нет! Про гражданскую войну! — заявил лукавый Абрамов и, не дожидаясь разрешения, начал:

«Мы ехали шагом, мы мчались в боях
И “Яблочко”- песню держали в зубах…

Красивое имя, высокая честь - 
Гренадская волость в Испании есть…

Он песенку эту твердил наизусть.
Откуда у хлопца испанская грусть?…»

— Достаточно, — Лисин махнул рукой, — идите на место. Он подошёл к окну, и на лице его изобразилась, видно, как раз та самая испанская грусть, на которую и рассчитывал негодяй Абрамов.

— Да, — сказал Лисин, разом забыв про Новый Карфаген, — Испания – очень красивая страна. Не по-нашему, но очень… Даже через перископ… Особенно утром, когда Солнце ещё только поднимается над горизонтом, а дымка начинает рассеиваться… Да… И девушки там красивые... Сначала непривычно, уж больно чернявые, зато когда…

— Расскажите! — хором завопили курсанты.

— Нет! — отказался Лисин. — Про девушек рассказывать не буду. А, вот, про то, как не нужно воевать, расскажу.

— Ну, ты и проныра! – сосед пнул Абрамова.

— Не проныра, а тонкий психолог, — Абрамов пнул его в ответ.

Лисин поглядел в окно, причём взгляд его был направлен не на площадь перед мостом, а поверх крыш соседнего военно-морского заведения.

— Гражданская война – это… — он щёлкнул пальцем по стеклу, — это… Этого вам, товарищи курсанты, лучше никогда не знать. Наша страна помогала Республиканской Испании в борьбе с мятежниками: посылала оружие, снаряжение, специалистов, в том числе и моряков. Правда, было их очень мало. И вот представьте себе…

Командира называли дон Мигель. Он родился в простой русской семье, окончил высшее военно-морское училище в Ленинграде, а сейчас, прорвавшись через Гибралтарский пролив, вёл в крейсерском положении лодку в Бискайский залив. Его комиссар – носатый чернявый испанец, в морских делах ни черта не смыслил, но был предан республиканскому делу и пламенными речами вдохновлял команду, которую в нормальном флоте на пушечный выстрел не подпустили бы к обслуживанию техники. Впрочем, и техника была такой, что дон Мигель боялся её больше, чем противника. Все офицеры были иностранцами. Старпом – суетливый француз, ещё как-то находил общий язык с революционной вольницей, штурман – молодой англичанин, на лице которого лежала печать вековой унылости, похоже, давно махнул на всё рукой, а механик – немец, говоривший на всех европейских языках, постоянно держал кобуру открытой и, отдавая приказание, брался за рукоятку «Люгера». Так и воевали.

При подходе к порту дон Мигель оглядел горизонт. Со стороны моря шли два транспорта под французскими флагами. Кораблей противника было не видно.

— Это для нас! — комиссар тряхнул сжатым кулаком. — Видишь, Мигель, французское правительство под давлением общественности вынуждено разрешить доставку необходимых для нас грузов! Вечером посидим в кабачке?

— Все вниз! — скомандовал командир. — Срочное погружение!

— Зачем! — комиссар в изумлении вскинул руки.

Вместо ответа дон Мигель ткнул пальцем в западный сектор, где склоняющееся к горизонту Солнце заливало поверхность моря нестерпимо ярким чешуйчатым блеском.

— Там ничего не видно, — пожал плечами комиссар.

— Поэтому и погружаемся, — коротко ответил дон Мигель. — Выполнять!

Когда лодка ушла на перископную глубину, командир приник к окулярам, и первое, что увидел – всплеск от разрыва снаряда в полукабельтове по носу первого транспорта.

— Ну, началось, — крикнул дон Мигель и добавил звучное испанское ругательство, — гляди, комиссар!

Гренадец ткнулся в окуляры и охнул.

— Эсминец! — он топнул ногой. — Флага не показывает, но ясно, что итальянский! Нас, кажется, ещё не заметил! Дьявол, он сейчас пристреляется!

— Боевая тревога! Торпедная атака! — командир решительно отодвинул его в сторону. — Старпом! Становись к перископу! Расчёт сделаю сам! Будешь выдавать данные! Лево на борт! Похоже, и вправду, пока не заметил. Тогда успеем зайти со стороны Солнца. Иначе и транспорты не спасем, и сами погибнем. Комиссар! Свяжись с отсеками и потребуй быстроты и чёткости! Всем работать!

— Может и повезёт, — подумал командир. — Расчёт центрального поста я, слава богу, натаскал – эти справятся. Механик со своим «Люгером» тоже не подкачает. Лишь бы команда…

И было о чём беспокоиться. Личный состав подводной лодки был сгруппирован по признаку совпадения политических симпатий.

В первом, торпедном отсеке верховодили анархисты – ребята боевые, но воспринимавшие любой приказ как покушение на свободу личности. Далее шли троцкисты, которым не терпелось учинить Мировую революцию. Были также коммунисты, социалисты, радикалы, либералы…

Ноев ковчег. А в кормовом торпедном отсеке плотно обосновались каталонцы – убеждённые сепаратисты.

Искусно маневрируя, командир вывел лодку в расчётную точку залпа. К тому времени один транспорт уже горел, а другой, получив пробоину ниже ватерлинии, оседал носом.

— Первый, третий аппараты – товсь! — крикнул дон Мигель. — Сейчас мы им вмажем!

— Командир! — бледный комиссар старался не глядеть в глаза. — Первый отсек просит отложить атаку: они там устроили собрание. Говорят, как только вынесут резолюцию, то сразу сообщат. Клянутся отдать свои жизни за свободу и республику.

— Что!! — заорал дон Мигель. — А ты им сказал, что если мы сейчас не атакуем, транспорты с грузом пойдут на дно!

— Я всё сказал, — комиссар сделал шаг назад. — Но сделать ничего не могу.

— Можешь! — командир крепко взял его за плечо. — Ты можешь их расстрелять! Я не могу! А ты можешь и должен!

— Как их расстрелять, когда они в отсеке задраились! — комиссар рванул себя за ворот.

— Чёрт с ними! — дон Мигель уже снова вращал перископ. — Ложимся на циркуляцию! Будем стрелять кормовыми!

— Не будем, — комиссар устало опустился на корточки. — Там тоже собрание. Каталонцы требуют не просто автономии, а полного суверенитета.

— Знаешь, что я тебе скажу, дорогой товарищ! — дон Мигель снял фуражку и вытер платком лоб. — Просрёте вы свою республику!

— Это точно, — горько согласился комиссар. — А делать-то что будем?

— Вон ваш эсминец спешит на помощь, — командир уже снова глядел в окуляры, — проснулись, так вас перетак! Всплываем, пока он нас топить не начал!

— Я вам рассказал, товарищи курсанты, как не нужно воевать — Лисин покосился на истёртую карту. — Лучше бы вообще не воевать, это я вам говорю, как человек кое-что повидавший. Однако к войне нужно быть готовым. Вот вы, я знаю, часто свою жизнь ругаете и нас тоже ругаете, на чём свет стоит. Учиться вас заставляем, службу нести, по ночам не спать. И очень многое в сегодняшней вашей жизни кажется вам ненужным и глупым. Я вам секрет открою – так оно и есть. И ненужного много, и глупого, и несправедливого. А теперь я вам ещё один секрет открою – в вашей будущей жизни глупостей и несправедливостей будет ещё больше. И вы уже сегодня должны к ним привыкнуть, чтобы потом не сломаться. А самая большая глупость и несправедливость – это война. Вот так-то! Курсант Абрамов! А теперь приведите нам пример потери связи и управления в морском сражении. Ну, хотя бы, взять сражение эскадры Октавиана с флотом Антония и Клеопатры в бухте Акциум. Только не нужно декламировать «Египетские ночи» Пушкина.

— О, бля! — вырвалось у Абрамова, не ожидавшего такого поворота.

— Вот точно так же выразился командир республиканской лодки, когда понял, что атака сорвалась, — кивнул Сергей Прокофьевич. — К доске!

И тут прозвенел звонок.