1983 г. ЦГАКФФД СПб.

Прежде чем стать писателем, он стал моряком-штурманом. А став писателем, морскую профессию не бросил. И душа в странствии, исповедально и честно отраженная на страницах его книг, ценилась даже людьми далекими от флота и никогда не видевшими море.

Прочитать путевую прозу Виктора Конецкого, его записки или очерки и остаться равнодушным, по-моему, не удавалось никому.

...Виктор Конецкий открылся мне книгой «Соленый лед» в далеком 1973-м. Она была для меня, как глоток свежего воздуха в душном подвале: я понимал, что все мои газетные юморески и статьи не стоили одного абзаца из той книги. А всё прочитанное прежде, показалась лишь прелюдией к пониманию литературы.

Обаяние прозы Конецкого заключалось в первую очередь в герое, с которым и поговорить, и помолчать приятно; в доверительной интонации, в юморе, в берущим за душу лиризме; родственном ощущении Родины. «Искусство тогда искусство, когда оно вызывает в человеке ощущение пусть мимолетного, но счастья, – писал Конецкий. – А мы устроены так, что самое пронзительное счастье возникает в нас тогда, когда мы ощущаем любовь к России».

Лирический герой Виктора Конецкого – во многом сам Виктор Конецкий. Без всякого украшательства, со своими болячками и радостями, никогда не рвущий тельняшку на груди, в лучшем случае – расстегивающий несколько пуговиц на своем кителе или шинели. Но и этого для читателя было достаточно, чтобы поверить рассказчику и полюбить его.

С годами Конецкий расширил жанр авторской прозы, создав свой фирменный сплав – сочетание путевых заметок, дневников, воспоминаний, документальных вставок, размышлений, философствований, отчетов на грани исповеди – эдакое русское дзуйхицу – жанр прозы, в котором автор записывает всё, что приходит ему в голову, не задумываясь о том, насколько это «литературно». У Конецкого он проникнут отчетливой гражданской позицией, суть которой – не только в исповеди или проповеди, а в вечной оппозиции к пошлости, хамству и их верной спутнице – лжи.

Немного самоцитирования: «Иногда казалось, он на страшном ветру держит в одиночку флаг над нашим общим кораблем. И стоит он, не расставив по-ковбойски ноги, а с морской хитринкой и сноровкой переступает по раскачивающейся палубе, жмурится от окатившей морской волны, отплевывается, матерится, чуть приседает вместе у с уходящей вниз палубой, с его кителя сбегает соленая вода, но флаг – вот он! – реет и реет над попавшим в бурю кораблем».

Виктор Конецкий на одной из первых наших встреч сказал буквально следующее: «Если станешь писателем, – не делай литературу средством заработка! И пиши в дневник, создавай биографию – без нее в прозе никак нельзя!» И чуть позднее добавил, что писатель может быть только честным, иначе это не писатель, а что-то другое.

Конецкий развернул меня, и не только меня, к новой осмысленной жизни, показал, как можно писать в безвременье, дал рекомендацию в Союз писателей, и четверть века был старшим литературным товарищем, крестным отцом в литературе.

Среди всех достоинств прозы Конецкого – искренности, легкости и точности слога, самоиронии, веселости, тонкого лиризма и убедительности художественных деталей – выделяется одна, не каноническая, подмеченная еще Василием Розановым, самого не чуждого стилю дзуйхицу философского: «Секрет писательства заключается в вечной и невольной музыке в душе. Если ее нет, человек может „сделать из себя писателя“. Но он не писатель». В прозе Конецкого это качество подметил другой заслуженный писатель-моряк, Ростислав Титов, ныне упокоенный на Лесном кладбище Таллина. Охотно соглашаюсь: музыка души Конецкого всегда слышна в его прозе! Это не просто музыка, это гимн человеку – его силе и мужеству.

В автобиографии Конецкий шутливо назвал себя баловнем судьбы. Возвращаясь из длительных морских рейсов, Виктор Викторович, как он сам рассказывал, снимал нервное напряжение – встречался с друзьями, ездил по стране, чудил, но потом несколько месяцев упорно, «на сухую» работал с текстами и отказывал во встрече даже лучшим друзьям, если они приходили с «горючим».

Виктор Викторович имел полное право назваться баловнем судьбы.

…Первая, самая страшная блокадная зима – с одуряющим голодом и холодом! Эвакуация на полуторке через лопающийся апрельский лед Ладоги. Служба спасателем на Северном флоте, где сам пропадай, но товарища выручай. И торговый флот, куда пришел молодой старлей после демобилизации… Выжил. Море и литература стали его спасением.

Его человеческое и писательское кредо отчетливо: «…начинается всё с простого – с уважения к самому себе: не лги – раз, попросись на торпедные катера – на самое отчаянное, опасное и мстительное, если на родину нападут враги, – два. Ну, а остальное уже мелочи: не следует пить остывший чай, если можно заварить новый...»

Отбросим красивый китель, высокую фуражку с крабом, толстое портмоне и взглянем на судьбу моряка практически.

Вот, перекрестив под кителем пупок, капитан подписывает договор – доставить груз и людей из пункта А в пункт Б, на другой конец света. Например, Северным морским путем из Мурманска в порт Ванино, что на Камчатке. И что очень важно – не оказаться при этом в пункте Ж, проще говоря – на дне морском или в тюрьме.

По статистике, риски у мореходов в несколько раз выше, чем у космонавтов на околоземной орбите. Погода и экипаж живут своей жизнью, и что завтра выкинет океан или буфетчица, влюбившаяся в старпома, одному Нептуну известно. Вспомним кинокомедию «Полосатый рейс», снятую, кстати, по сценарию Виктора Конецкого и Алексея Каплера. Говорят, моряки смеются, чтоб не плакать. Поэтому язва желудка и инфаркт – профессиональные болезни капитанов и большинства командного состава флота. А капитан, живущий в отдельной, хорошо обставленной каюте, ежесекундно думает о судне и экипаже. Ежесекундно!

А сходить на берег принято героем песни про отважного капитана, который всегда помнит, что улыбка – это флаг корабля. Работа собачья! Зато романтика!

«Когда позади океан, а впереди порт, хочется надеть галстук, – писал Конецкий. – Есть праздник, вернее начало праздника. Середины и конца праздника не будет – все окажется будничным. И знаешь об этом, но начало праздника с тобой. И говоришь морской судьбе спасибо».

И в этой «романтике» Виктор Викторович честно варился два десятка лет. Инфаркты, медали и ордена не обходили его стороной.

Море давало независимость. Конецкий никогда не думал о деньгах, не стремился к обладанию ими, он был бескорыстен в высочайшей степени – есть масса тому примеров. В писательской компании его отличала независимость суждений и поведения.

Начальство побаивалось Конецкого – независимый, не принадлежавший ни к каким литературно-идейным группам, он был опаснее любого диссидента, ибо не бился в истериках против всего плохого за всё хорошее, а выражался конкретно и остро, и его правда требовала ответа, от нее было невозможно отмахнуться.

Три составляющие сформировали дух Виктора Конецкого: блокада – флот – любимый Ленинград-Петербург. В итоге – жизнь, отданная литературе и морю.

Критик Игорь Золотусский писал: «...без его имени нельзя представить Петербург конца XX века. Моряк и писатель, он был одним из последних романтиков этого города».

«Один из последних» – это, конечно же, не приговор петербургскому морскому романтизму.

Имя писателя гордо носят военный корабль и танкер Совкомфлота. Третий десяток лет работает в Петербурге Морской литературно-художественный фонд имени Виктора Конецкого. Книги писателя перестали восприниматься как литература для моряков – они давно в народе, их читают и женщины, и суровые мужчины, и молодежь. Они переиздаются – и это главное. И в этом году читатели получат еще одно собрание сочинений писателя.

У Конецкого свое особое место в нашей литературе. И музыка его души по-прежнему ведёт настоящих людей на флот, ведь писатель-моряк прав: «Никогда нигде не бывают так чётки и прозрачны воспоминания, как в море»...

Источник: Литературная газета. – 2024. – 5 июня (№ 22).