«Все мы родом из детства», – писал Антуан де Сент-Экзюпери. Детство Вики Конецкого до наступления страшных блокадных дней было, наверное, похоже на детство других ленинградских мальчишек. Когда вышел фильм «Семеро смелых» ему было семь лет. Это было время фантастического освоения полярных просторов. Строились новые порты, города, полярники становились народными героями. И, конечно, это не могло не повлиять на отношение мальчика к далёким, таинственным просторам, хотя он и не мечтал тогда стать полярником.

Но судьба неумолимо вела его на Север. Совсем молодым офицером аварийно-спасательного судна он в полной мере хлебнул лиха. Когда боевые корабли из-за шторма отстаивались в базе, судно Конецкого выходило в море, чтобы помочь тем, кому плохо. Они рисковали собой, чтобы спасать других и не считали это геройством.

Виктор Конецкий. «Баренцево море. У Рыбачьего». Рисунок 1952–1953 гг.

Мы родом не только из детства, но из юности тоже. Мне приходилось встречаться со многими полярниками и они делились на две категории: те, кто провёл молодые годы в Арктике и те, кто попал туда уже в зрелом возрасте. У первых на всю жизнь сохранилась непреходящая ностальгия по Северу. Вторые не несли в душе некоего романтического трепета. Сначала меня это удивляло: те и другие работали в одинаковых условиях. Потом понял, что люди любили Арктику не за то, что им там было хорошо, а за то, что они, тогда ещё молодые, задорные, здоровые, лихие преодолели вся тяготы и невзгоды, без которых жизни в тех краях не было, и не будет.

Потом, уже после демобилизации, Виктору Викторовичу довелось участвовать в совершенно сумасшедшем переходе рыболовецких судов по Севморпути. В то время в Ленинграде существовала контора, которая занималась перегоном судов. В отличие от морских пароходств устроиться туда было проще. Часто брали моряков, временно оказавшихся не у дел по разным причинам. Платили хорошо, но и риск был велик, экипажи сколачивались уже в рейсе и даже плохого специалиста заменить было трудно. А теперь представьте себе суденышко длиной 18,8 метра, шириной 4,5 метра с мощностью двигателя меньше, чем у современного автомобиля, толщина обшивки минимальная. Называлось это диво – малый рыболовный сейнер, МРС-80, если не путаю, проекта 389. Я и сейчас не могу понять, как эти суда, которые даже в Маркизову лужу выпускать опасно, решились отправить Северным морским путем, пусть даже под проводкой ледокола. Авантюризм на грани безумия. Однако, всё обошлось и появилась замечательная книга Конецкого «Завтрашние заботы», определившая, на мой взгляд, дальнейший писательский путь Виктора Викторовича. Потом были долгие рейсы на различных судах по всем морям и океанам. Но Арктику он никогда не забывал и раз за разом возвращался в это пространство. Уже знакомое, но всегда неожиданное.

У каждого, кто бывал в Арктике она своя.

Цитаты: «В Арктике есть нечто космическое, внеземное и этот космизм на мой взгляд сумел передать один лишь художник – Врубель…» «Арктике нужно только немного света, солнца чтобы стать жизнелюбивой и заманчивой»… Загадал Виктор Викторович загадку.

Почему Врубель, который севера отродясь не видел? Почему не другие известные художники, у которых множество арктических пейзажей? А дело, наверное, в том, что в живописи Врубеля, с её угловатыми, как торосы формами, Добро борется со Злом, Свет со Тьмою, Бог с Дьяволом. Наверное, Виктор Викторович взглядом художника углядел эту борьбу именно в Арктике. А то, что у меня ощущение внепланетности было в Антарктиде, так на то мы все и разные.

Подлинный художник не описывает действительность, он её творит. Виктор Викторович принимал Арктику такой, какая она есть, но в то же время творил свою Арктику, как творил Океан, Мир и даже свою жизнь.

Арктика была для Конецкого, как первая любовь. Она не проходит у настоящих мужчин. И отношения у него с Арктикой были, как с любимой женщиной, у которой сложный характер. Такая тянет к себе и пугает, и хочется добиться взаимности.

Конецкий писал, как ему хотелось поздороваться за руку с Лигурийским морем. Да, есть замечательные тёплые, красивые моря. С ними не только хочется поздороваться, их хочется погладить. Арктика никогда такого не позволяет, даже если она в хорошем настроении.

И ещё всегда интересны были люди севера. Они могли быть очень разными – добрыми, злыми, работящими, ленивыми, благородными и подлыми. Какими угодно. Но их всех объединяло внутреннее ощущение воли. Мне рассказывал один старый ЗК, что в лагере душа его была свободнее, чем на воле. Как это объяснить? Не знаю. Знаю только, что несмотря на все приказы, указания, распоряжения, обстоятельства люди в северных рейсах вели себя более свободно. На эти рейсы даже политработников не назначали.

Виктор Викторович считал, что лучшее, что было совершено при Советской власти – освоение Севморпути и превращение его в постоянно действующую магистраль. Конецкий при известном отношении к политико-бюрократической структуре был государственником в самом лучшем смысле этого слова. Ну, а что государство наше было не тем, каким хотелось бы видеть, так это было и вчера и есть сегодня и будет завтра. Ничего не поделаешь. Верность хранят не власти, а Родине.

Сейчас наш север оживает. Трудно оживает. Но Виктор Викторович порадовался бы, хотя и нашёл бы повод поворчать.

И сегодня все, кто работает в Арктике, работает на то, чтобы наш север возродился, все кто пишет об этом так или иначе оглядываются на прозу Виктора Конецкого. Даже те, кто её не читал. Тут важно не знание, а ощущение. Оно порою передаётся удивительным образом.

Сегодня у нас другие суда, другие приборы, люди общаются иначе. Но Арктика остается прежней. Для нас она навсегда будет Арктикой Виктора Викторовича Конецкого.

Мягков Алексей Николаевич – гидрограф, писатель. Выпускник ЛВИМУ 

им. адмирала С.О. Макарова. Работал на судах Гидрографической службы ВМФ. 

Живёт в Санкт-Петербурге.

В многообразной картине мира, возникающей в романах Виктора Конецкого, есть доминанты времени и пространства в потоке движения, и одна из них – Север и Северный морской путь. Работа на Севере была судьбоносной в жизни писателя. После окончания 1-го Балтийского высшего военно-морского училища Виктор Конецкий стал штурманом на судах аварийно-спасательной службы Северного флота, участвовал в двенадцати спасательных операциях, а позднее уже много раз прошёл в караване судов Северным морским путём.

Образ Севера, мотив Мурманска как исходной точки Северного морского пути упоминаются во многих романах и рассказах Конецкого: «Путь к причалу» (1958), «Солёный лёд» (1966), «Вчерашние заботы» (1979), «Последний рейс» (1986), в книге путевых очерков «Ледовые брызги» (1987) и других. Понятие мотива предполагает определённый набор устойчивых и значимых деталей, соотносящихся с общим замыслом книги. В книгах Конецкого мотив Мурманска обладает постоянством, но его образ меняется с течением времени.

Первоначально в повести «Путь к причалу» (1958) образ Севера, жизнь в условиях арктической природы задают масштабы личности такому мощному персонажу, как боцман Росомаха со спасательного судна «Кола», в нём угадываются черты героев-старателей из северных рассказов Джека Лондона. Он противостоит суровым обстоятельствам жизни своеобразной пассионарностью. Оставшийся без детства и родительского попечения, Росомаха в девять лет стал зуйком – мальчиком на побегушках на рыбацком судне в грубом мужском коллективе. Борьба за жизнь сделала и его жёстким, эгоистичным и бесстрашным. В традициях отечественной и зарубежной маринистики Конецкий описывает цикл жизни Росомахи, человека без дома, без семьи: одни суда сменялись другими, на берегу пропивались деньги, а дальше снова море, которое боцмана «трепало и уродовало». Таков круг жизни у многих моряков, например, в пьесах знаменитого американского драматурга Юджина О’Нила («Косматая обезьяна», «Анна Кристи»). Они уходят в море, забывая о семьях, оставленных на берегу. Мечтая о встрече с сыном, Росомаха представляет её в пивной, в табачном дыму, в мужской компании.

Образ Мурманска раскрывается в повести как родной мир, в котором рассчитывает найти причал «здоровенный, рыжий, кудлатый моряк Росомаха». Разговор Росомахи при встрече с Марией, покинутой им много лет назад, происходит на фоне пейзажа, который создаёт настроение «покоя и грусти». Мы видим «белесый и тихий вечер, как бывает в Заполярье поздней весной», крыльцо деревянного домика на берегу залива, где у ног героев «хлюпает слабая волна», не работающие в белые ночи маяки и створы, «рваные сети, развешанные на кольях вместо ограды», и ощущаем ровное дыханье моря. В этом пейзаже есть нечто неустойчивое и призрачное, как и в белых ночах. Разговор у кромки залива – передышка боцмана перед смертельной опасностью, невозможностью выжить на потерявшем ход судне, которое в шторм «с размаху ударило о гранит». Тема гранитных скал через двадцать лет в романе «Вчерашние заботы» станет основой для создания художественного пространства Севера и Северного морского пути. Описание тонущего, разбитого о камни судна «Полоцк» и гибели Росомахи оставляют сильное и тяжёлое впечатление, поскольку Конецкий вспоминает собственный страшный опыт выживания на гибнущем СРТ-188 и ощущение неотвратимости смерти. Эта история станет лейтмотивом многих романов, к ней будут добавляться натуралистические и психологические детали, писатель отметит и её героический пафос. Тем не менее, повторяющийся эпизод, связанный с крушением СРТ-188, станет аллегорией смерти, предощущением Ада.

В повести «Путь к причалу» Виктор Конецкий использует приём, который станет постоянным в стилистике его романов. Он помещает вымышленные события и героев в чёткую и узнаваемую систему координат определённой местности. Так, в Мурманске Росомаха проматывает деньги в известном ресторане «Арктика», не находит работу в «Мурмансельди», сидит на берегу Кольского залива вместе с Марией в посёлке Мишуково, куда в прежние времена ходил рейсовый катер.

В. В. Конецкий. 1960-е годы.

Там, где возникает образ стихийной непокорённой природы, будь то море или Север, писатели стремятся указывать точные данные, как будто организуют по человеческим меркам космос из хаоса. К изданиям северных рассказов Лондона прилагаются географические карты Клондайка и Юкона, Мелвилл в романе «Моби Дик» описывает места, связанные с реальным китобойным промыслом, документирует координаты острова Дефо в романе о Робинзоне Крузо, указания времени и пространства есть и в романе Гончарова «Фрегат «Паллада». Возможно, каждый писатель с помощью точных координат создаёт баланс между реальным и воображаемым миром.

Лирический образ Мурманска – родного дома был опробован и соотнесён с жизнью главного героя, о котором автор рассказывает от третьего лица. В романах позднего периода, где повествователем является сам автор, образ дома не совпадает с Мурманском, и в этом качестве город не появится больше на страницах книг.

Мотив Мурманска неизменен в контексте отправной точки Северного морского пути, но от романа к роману писатель находится в поиске индивидуально значимого образа приморского города. В книге «Солёный лёд» (1966) характеристика Мурманска соответствует общей концепции романа-странствия. Это «один из самых свободных по форме лирических романов не только в творчестве Конецкого, но и в литературе «оттепели», самый искренний, самый ясный, самый обаятельный. В нём автор остаётся вольным путешественником, открытым всем впечатлением жизни. Именно в этой книге важную роль играет счастливый случай, который сулит перемену судьбы. В главе «Морской экзамен» автор-повествователь неожиданно для себя становится четвёртым помощником капитана на судне «Вацлав Воровский», приписанном к Мурманску, и порывает с журналистской работой. Предстоит везти подменные экипажи к берегам Америки, к Джорджес-банке. Мурманск, где судно готовится к отплытию, предстаёт в узнаваемом обыденном облике, а события отхода поданы автором мягко, с юмором, в ожидании желанного плаванья. «Белоснежный лайнер «Воровский» стоял у пассажирского причала порта Мурманск, нацелив свой острый нос прямо в двери ресторана «Морской вокзал». Там гуляли моряки, а в открытые окна каюты падал снег, «за окном был виден отлив. Пахло морской гнилью. Далеко и близко гудели паровозы, пароходы, тепловозы, электровозы». Конецкий указывает узнаваемую примету Мурманска: морской и железнодорожный вокзалы в городе находятся рядом. Автор рассказывает о суете перед отплытием – чтение отходных документов, перелистывание Устава, болтовня с кокетливой уборщицей, выслушивание жалоб директора Жоры относительно запаса спиртного на судне, размышления о викингах и поэзии Пушкина, выгрузка на соседнем судне, хлюпанье воды. Запахи и звуки, хлопоты, нарастая, рождают у повествователя чувство «отрешённости от берега, его забот и соблазнов», утрату интереса к земле и всему земному. «Это какое-то хорошее чистое, цельное ощущение, но с примесью грусти, конечно, – ощущение близкого ухода в море». Вот так с гудками тепловозов, запахом гниющих водорослей, корабельной суетой возникает образ приморского города, открывшего автору ворота в море. Мурманск – это грань, отделяющая мир людей от вольной стихии, последний земной берег, с которым прощается моряк, долго провожая его взглядом.

Образ приморского города – характерная примета классического морского романа, как и описания кораблей, далёких плаваний, встреч и кораблекрушений. Функции этого образа и формы присутствия разнообразны и зависят от общего замысла автора. Знаменитый американист и исследователь творчества Мелвилла Ю.В. Ковалёв полагает, что «образ океана в романе „Моби Дик“ становится сложным гносеологическим символом, соединяющем в себе вселенную, общество и человека», а значит, приморский город Нью-Бедфорд, открывающий ворота в безграничные дали, приобретает едва ли не фантастические черты. Главный герой Измаил начинает замечать, что «привычная жизнь переходит в странный для него «морской» мир». Измаил селится в гостинице «Китовый фонтан», приходит в часовню, оснащённую, как корабль, трапами и канатами, проповедник за кафедрой стоит в плаще и зюйдвестке. Приморский город Нью-Бедфорд – часть мифологической картины мира, преддверие великой эпопеи китобойного судна «Пекод».

В «Морских рассказах» Станюковича возникает поэтическая картина севастопольской жизни (рассказ «Побег»): «Солнце заливало ярким блеском зеркальные, совсем заштилевшие, приглубые севастопольские бухты, и стоявшие на рейде многочисленные военные корабли, фрегаты, бриги…, и красавец Севастополь, поднимавшийся над морем в виде амфитеатра, и сверкавший своими фортами, церквями, домами». Эта невероятная красота вскоре будет разрушена в Крымскую войну, и «на поверхности рейда будут торчать, словно кресты над могилами, верхушки мачт потопленных кораблей». Этим трагическим контрастом в описании живого и мёртвого города автор подчёркивает ужас поражения.

Есть свой образ приморского Мурманска в творчестве местных писателей. В «Капитанских повестях» (1979) Бориса Романова акцентируется тема торгового и рыбного порта как ворот города в большой мир. Мурманск – мощный экономический центр, где работа не останавливается ни днём ни ночью, океанские корабли швартуются и разгружаются десятками кранов, физически ощутимы ритмы времени, его ускорение, безостановочное движение.

В повести другого замечательного мариниста Бориса Блинова «Последний бич» (1972) рыбный порт Мурманска становится моделью современного потребительского общества, которому писатель даёт моральную оценку.

Для Виктора Конецкого центром художественной картины мира, несомненно, является Ленинград (и Петербург), город его судьбы. В Ленинград он стремится из каждого плавания, упоминает Неву, набережную Лейтенанта Шмидта, мысленно возвращаясь в блокадное детство и курсантскую юность, вспоминая друзей. Это мир «живой природы» и любви. Литературной интеллигентной среды. Образ Ленинграда как приморского города в книгах Конецкого обладает глобальным смыслом и требует отдельного исследования.

Тем не менее, мотив Мурманска в романах 70-х – 80-х годов становится сквозным и прочитывается в свете концепции странствия по Северному морскому пути. Неизбежно возникает образ ворот, которые разделяют мир на родной и чужой (по терминологии М.М. Бахтина). В ожидании самолёта автор присаживается на травку перед аэропортом Пулково –воротами в небо, гладит простенькие цветы-кашки и говорит им о любви. Так он прощается с «живой природой перед ледяной Арктикой». Мотив арктического Мурманска постепенно разворачивается в пространстве, прирастает деталями вместе с движением сюжета, чувствами и воспоминаниями героя-повествователя. Ещё пролетая на Кольским полуостровом, автор восстанавливает в памяти произошедшую здесь драматическую историю из времён юности, связанную с потерей, а затем случайной находкой винтовки, но в его сознании повторяется ощущение мгновенно рухнувших надежд, превратившихся в ожидание тюремного будущего.

Тяжёлые чувства переносятся на мир предметов, вещей, ситуаций, встреченных на пути. Автор отмечает холод, «низкие тучи», «барак-аэровокзал. Тошно его видеть…» Его изводят «исковерканная новостройками и холодная грязь Мурманска», холодный кофе и холодная котлета в буфете морвокзала. В местном «Доме книги», тоже холодном и пустом, нет ни книг, ни людей. Позднее в повести «Последний рейс» (1986) тема безбытного, чужого, холодного Мурманска дополнится несколькими деталями: промозглая августовская ночь, многоэтажная гостиница «Арктика», неработающий лифт, холодный «отвратительный номер».

Поскольку повествователь ещё и незаурядный художник, то краски арктического мира он воспринимает через состояние душевной тревоги. «Лиловые горбы сопок и лиловые тучи», возможно, и лиловый иван-чай, не радуют. Для него «болотная трава – ядовито-зелёная», и это «последний вскрик зелени перед тем, как она начнёт исчезать». Красивое сочетание лилового и ядовито-зелёного «оцениваешь, но не любишь», считает автор и добавляет, если «просто смотришь на этот пейзаж, душа молчит».

Итак, писатель создаёт художественный образ Мурманска как мира холодного и пустого, в котором жизнь природы и обычная человеческая постепенно утрачиваются. Автор в холодном буфете морского вокзала внезапно вспоминает цитату из стихотворения Маяковского, написанного на смерть Есенина: «Ни тебе аванса, ни пивной. Трезвость». Вступая на корабль, моряк оставляет привычный лад жизни за кормой.

Традиционная суета и неразбериха перед отходом в Арктику, известные обязанности, новые знакомства, встречи с друзьями, заполнение документов вытеснили на время печальные мысли. Однако судно проходит знакомым путём через камни «Сундуки», где разыгралась трагедия СРТ-118, и автор бессознательно вспоминает о близости смерти на тонущем судне, о страстном желании жить и о ледяном холоде, который сковывает ресницы, лёгкие, мышцы, сердце… В повести «Последний рейс» постепенную утрату живого человеческого мира автор усиливает образом разрушения языка. При выходе из Кольского залива в радиоэфире звучит чудовищный мат, и выключить его никто не имеет права. Чужой мир выражается языком, полном скверны.

Виктор Конецкий мастерски владеет ассоциативным планом текста. Вольные связи символов и метафор, соотнесение воображаемого мира и реальности придают повествованию глубину, расширяют отношения времени и пространства, наделяя их фантастическими интерпретациями. При выходе из залива на страже врат стоят гранитные, «злобные и коварные» камни Сундуки, а чёрный скалистый мыс Три Сестры и рейд с «весёлым названием Могильный» рождают в сознании своеобразную мифологию места, напоминая о ладье Харона, Цербере, Коците и Ахеронте. Это постепенное нисхождение от живого мира в пространство холода и пустоты воссоздаёт страшную дорогу Данте через врата Ада в мир «отверженных селений», мир, который «с вечностью пребудет наравне».

Рисунок (1954 г.) контр-адмирала Константина Матвеевича Кузнецова (1902–1977). 

В 1946 г., после смерти капитана I ранга Н.Ю. Авраамова, он некоторое время исполнял обязанности начальника Ленинградского военно-морского подготовительного училища;

с 1953 по 1955 гг. – начальник ВВМУ ПП.

Отталкиваясь от бытовых деталей, давая свободу фантазии, писатель Конецкий соотносит холодный мир Арктики с ледяными озёрами Дантова Ада! Доведённый до крайней точки образ приобретает черты трагического гротеска. Вольные ассоциации, лёгкий полёт воображения – неотъемлемая характеристика индивидуального стиля писателя и художника Конецкого, который, тем не менее, остаётся реалистом, арктическим капитаном и правдиво раскрывает все трудности и парадоксы работы в Арктике.

К парадоксу относится тот факт, что работа в Арктике притягивает.

Иначе как объяснить нежелание автора идти в рейсы «на Европу» и в США, которые он называет нормальными, а вместо них выбирать проход Северным морским путём! От «нормального рейса автор постарался бы увильнуть. Но увиливать от невыгодного, тяжёлого и нудного плавания в Арктику я не хотел и не стал». Возможно, речь идёт о свойственном русскому человеку стремлении преодолеть невозможное. Как заметил Пушкин, «есть упоение в бою, и бездны мрачной на краю», и это «бессмертья, может быть, залог!» Условия неимоверной сложности, когда тридцатитонные льдины колышутся на мощной трёхметровой зыби, требуют не только мужества и силы, но и сплочённости в общей работе людей. Конецкий пишет о положении, когда «все члены вахты захотят ещё и ещё раз попасть в трудную ситуацию, чтобы работать вместе, ощущать плечо друг друга».

Другое преимущество северного путешествия в том, что Конецкий-художник почувствовал в Арктике, свободной от традиционных законов человеческого существования, абстрактные и абсолютные законы Вселенной. Он пишет: «Тяжесть утёсов. Нигде не чувствуешь так вес Земли, как при виде береговых гранитов, обрывающихся в воду… И поэтому с особой силой обнаруживается мощь и особая суть земли. Твердь организуется вертикалями: морщины горный ущелий, сползание ледников, обрывы и прибрежные камни – всё сечёт привычность горизонтальности и тем с огромной силой увеличивает эмоциональность прибрежно-морского пейзажа».

В мире Вселенной возникают образы космической красоты, которые раздвигают границы творческого воображения.

Из дневника: «14.09.00.00. Полночь. Прошли Териберку. Кометный хвост северного сияния в чёрной пропасти небес. Красота северных сияний так же недоступна живописи, как и красота льдов при солнце, синей воде и штиле. Красота отстранённости. Она должна существовать сама по себе. Попытка пропустить её через человеческое сердце бесплодна, ибо космический холод подобной красоты исчезает, согревшись в человеческом сердце. А без космического холода это уж какая угодно, но не та красота».

На фоне чётких линий космического пространства маленькое судно с экипажем и редкими пассажирами позволяет писателю разглядеть и обозначить особенности каждого человека, встреченного на пути, создать неповторимый индивидуальный портрет на основе реальных впечатлений. Таковы, например, образы арктических капитанов – Фомы Фомича Фомичёва, Юрия Александровича Резепина, Людмилы Анатольевны Тибряевой.

В интерпретации Конецким мотива Мурманска важен момент прощания с землёй. Герой проходит через железнодорожные пути, отмечает побитые градом лопухи и коричневые репейники, торчащие из железнодорожной колеи, видит в лужах «переливы далёких питерских перламутров. А дальше с залива, с севера, как и положено, прохладой веет, скорее даже полярным баренцевым холодком. Так я и попрощался с землёй в этот последний раз».

Этот путь, отрывая героя от обыденности, оказывается желанным для очищения души, для обретения нового острого взгляда, понимания древнейших основ бытия. Трудно оставлять тех, кто тебя любит, уходить опасным маршрутом, поэтому так досадно герою видеть скудную природу чужой мурманской земли. Тем не менее, незаурядный психолог Конецкий рассказывает о противоположном страстном желании познать неведомое. Так, Гамлет при встрече с призраком слышит голос своей судьбы, и «он все жилы внезапной силой наливает». Поэтому автор, торопясь на судно, «продираясь через предпортовые полупустыри с чахлой северной травой, вдыхая запах мазута от загаженной прибрежной воды, слыша гудки и лязг буферов, перестук движения товарного состава», парадоксально по отношению к прежним высказываниям заявляет, что «всё это любит с детства. И эти гудки, и гулкие голоса из металла обостряют ощущение приближающегося ухода в бескрайние пространства морей». А дальше медленный путь моряка и поэта: «Тихо поплыли мимо корабельного кладбища, мимо огромного рудовоза „Александр Невский“ , мимо памятника заполярному солдату на высокой сопке, ну, и конечно шли мимо мыса Мишуков, где когда-то поднимали и топили австралийский транспорт „Алкао-Кадет“, с борта которого началась моя первая дорога в Арктику».

Конецкий в авторских отступлениях своих романов-странствий предупреждал, что литературный образ и реальная действительность не совпадают, хотя и соприкасаются, поскольку писатель создаёт воображаемый мир. Художественный мир романов и повестей Конецкого обладает множеством планов. Он включает реальный жизненный опыт писателя и его осознание, воспоминания, множество персонажей, правдивых и одновременно вымышленных, документальную прозу и поэтические фантазии. Романы-странствия, основанные на реальных путевых картинах, как будто окутаны незримым покрывалом Майи, сотканном из великой литературы и поэзии, живописи, иллюзий и мечты. Жизнь, благодаря воображению автора, приобретает причудливые черты, но реалист Конецкий всегда имеет твёрдую почву под ногами.

Пространство Севера в изображении Виктора Конецкого является частью правдивой и узнаваемой картины мира, а с другой стороны, собирательным и универсальным художественным образом. Арктический космос существует по собственным законам, но его сближает с человеком караван судов, идущий Северным морским путём. На пересечении родного человеческого и холодного арктического миров стоит Мурманск. В основе образа приморского города лежит древний архетип. Мурманск – это врата в чужое пространство, начальная точка тяжёлого опасного пути и последний краешек земли, на который моряк бросает взгляд и устремляется туда, «где происходит встреча безмерности мечты с предельностью морей».

Настоящее отношение писателя к Мурманску раскрывает Борис Николаевич Блинов в очерке «Вахту сдал Конецкий». Блинов пишет: «Связанный с Мурманском флотской работой, он (Конецкий) воспринимал его не как заезжий гость, вынужденный благодарить хозяина за гостеприимство, а как близкий человек, отдавший городу часть жизни и потому имеющий право на откровенность». В Мурманске Конецкого любят и читают.

Наумлюк Марина Валентиновна – кандидат филологических наук, доцент, исследователь русской и зарубежной литературы, литературы Кольского Севера, ведёт мастер-классы по анализу литературного текста. Живёт и работает в Мурманске и Севастополе.

Представлен фрагмент книги «Маринисты», над которой М.В. Наумлюк сейчас трудится.

Мурманский скульптор Александр Геннадьевич Арсентьев поддержал инициативу Морского литературно-художественного фонда имени Виктора Конецкого создания памятника писателю Виктору Конецкому. С А.Г. Арсентьевым в Мурманске и в Санкт-Петербурге встречалась Т.В. Акулова-Конецкая (куратор проекта от Мурманска – В.М. Блинов). Планируется, что скульптура в полный рост будет установлена на одной из набережных Мурманска – на берегу Кольского залива. Работа ведётся второй год и подходит к завершению. На сегодняшний день, на наш взгляд, эскиз памятника требует доработки. Предстоит решить вопрос и с финансированием работ по изготовлению и установки памятника.

А.Г. Арсентьев – известный в Заполярье скульптор, в 2024 г. удостоен звания Почётного гражданина города Мурманска.