С ДНЁМ ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ!

…Задохнулись канонады,
В мире тишина,
На большой земле однажды
Кончилась война.
Будем жить, встречать рассветы,
Верить и любить.
Только не забыть бы это,
Не забыть бы это,
Лишь бы не забыть!

Роберт Рождественский. «Послевоенная песня»

С ДНЁМ ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ, ДРУЗЬЯ!
ВЕЧНАЯ СЛАВА ПОБЕДИТЕЛЯМ

Поэзия – та же добыча радия.

В грамм добыча, в годы труды.

Изводишь единого слова ради

Тысячи тонн словесной руды...

ВОЙНА И МИР. Антология: Великая Отечественная война (1941–1945)

в русской поэзии XX–XXI вв. : в 15 кн. / идея: Дмитрий Мизгулин ;

гл. ред., ред.-сост.: Борис Лукин. –

Кн. I–V (Отцы; А–Я, авторы до 1927 г.р.) ; Книги VI–IX (Дети; А–Я, авторы с 1927 по 1945 г.р.). – Тюмень : Т. I–V. Тюмен. изд. дом, 2015. – Санкт-Петербург : 

Т. VI–IX. Первый ИПХ, 2020.

В его зрачок, как будто в дом просторный,
Входили сосны, тучи, плёс озерный.
Косая тень вороньего крыла
С размаху глаз делила пополам.
Хотел бы снайпер в зёрнышке зеницы
Собрать, как прежде, всех своих друзей,
Простор широких улиц, площадей,
Сады, луга, озера и криницы –
Но только снег вокруг волной сыпучей
Да чёрный враг в зрачок вползает с кручи.
В одно мгновенье, как змею, врага
Клещами сжали жесткие ресницы.
Короткий треск – и синие снега
Засыпали двухсотого «арийца»…
И вновь открыто снайперское око

Для птиц, друзей, деревьев, звёзд высоких.

Солдат повесил на пиджак
Последнюю медаль
И сделал шаг, последний шаг
В расстрелянную даль.
Туда, где ждут его давно,
Кто пал на той войне,
Где не было ему дано
Сгореть в её огне.
Когда склонилась голова,
Услышала Земля
Его последние слова:

«Здорово. Вот и я».

Мне было в том году неполных десять,
Когда пришёл фашист в начале дня,
Чтобы меня в моём саду повесить

Или в моей же хате сжечь меня.

Я родился на берегу войны,
где берега другие не видны…
Я переплыл те пять великих лет.
Жестоких лет, неповторимых лет…
Кем мог я стать в эпоху тишины?
Не знаю сам – спросите у войны.
Как Олег Алексеев, рассказавший в «Видение войны»:
Привыкнув к голоду и боли,
Живу тростинкой, тонок, слаб,
Мальчонка в волчьем лихоборье,

В полях расстрелов и облав…

Дорога уходила на восток,
И гулкая, и горькая дорога.
По ней катился беженцев поток
От самого российского порога…
…А «мессеры», как рыжие шмели,
Железным жалом жалили дорогу.
А люди шли и падали в пыли,
Окрасив в кровь ромашку-недотрогу…
Я помню всё, я это видел сам,
Как с ликами, калёными, как камень,
Библейские старухи небесам

Библейскими грозили кулаками.

Я живу потому, что мильоны солдат
в безымянных и братских могилах лежат.
Их, расстрелянных, павших в бою, не вернёшь,

но они задают мне вопрос: «Как живёшь?

Жить и выжить в неволе,
Вдалеке от родных.
Видеть русское поле
Под ногами чужих.
Но однажды когда-то
Сквозь метели струи
В громогласных раскатах

Вдруг услышать: «Свои!».

Я помню тот военный год:

Топтался голод у ворот.

Еда – макуха да вода.

Беда, на всю страну беда.

«Не умереть бы до весны», –

Мать шепчет, как молитву.

И сны, безжалостные сны

Из булок ситных.

Ни крошки хлебной после сна…

Но фронт – война,

И тыл – война.

О, сколько нам открытий чудных

Готовят просвещенья дух

И опыт, сын ошибок трудных,

И гений, парадоксов друг,

И случай, бог изобретатель...