Библиотека Виктора Конецкого

«Самое загадочное для менясущество - человек нечитающий»

08.05.2020

С ДНЁМ ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ!

Победа у наших стоит дверей…
Как гостью желанную встретим?
Пусть женщины выше поднимут детей,
Спасённых от тысячи тысяч смертей, –
Так мы долгожданной ответим.
Анна Ахматова. «Победа»

С ДНЁМ ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ!

9 МАЯ – ДЕНЬ ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ!
Дорогие ветераны!
Глубокая благодарность вам за ратный и мирный труд!
Низкий поклон фронтовикам и труженикам тыла, детям войны. 
Пусть стремление к победе, благополучие и здоровье
никогда не покидают вас!
С ПРАЗДНИКОМ, ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ!

СЕМЕЙНЫЙ АРХИВ

НАТАЛИЯ АККУРАТОВА
«ЗНАК БЛОКАДЫ, КАК ЗНАК БЕДЫ…»

Я родилась 28 августа 1941-го года в Ленинграде. Отец был Главным художником Центрального Военно-Морского музея, мама – артистка балета.
Окончила радиотехнический факультет Ленинградского Политехнического института им. М.И. Калинина (1965 год) по специальности инженер-радиофизик и радиотехник. До 1991 г. работала по специальности. Сейчас – пенсионер.

Н.К. Аккуратова. ФотоТатьяны Браславской

Наталия Константиновна Аккуратова.
Фото Татьяны Браславской.

С 1987 года и по настоящее время – занимаюсь литературно-редакторской и библиографической работой в области авторской песни. А также выпустила несколько книг своих стихов.
Мой отец, Аккуратов Константин Васильевич, Георгиевский кавалер, целовавший ручки Ахматовой и рисовавший Троцкого, прожил, как и всё его поколение, очень непростую и трудную жизнь.
Попробую начать с самого начала. Он родился 27 мая 1887-го года в Петербурге, но детство провел в Карелии, в Петрозаводске и Пудоже. В семье их было 8 детей, три сестры и пять братьев (двое умерли в младенчестве). Вот и всё, что я знаю. Немного.
Но в то время родители мало рассказывали своим детям о своей жизни. Тем более такой непростой. Тем более имея жену непролетарского происхождения. Муж его старшей сестры Зинаиды Васильевны Платон Глазачев был священником в Пудоже и в 1937-м году его расстреляли за неповиновение властям. И потом у меня была очень большая разница с отцом по возрасту, да и с мамой тоже, она 1903-го года рождения.

Семья Василия Семеновича Аккуратова, отец в центре, в верхнем ряду

Семья Василия Семеновича Аккуратова.
Константин Аккуратов – в центре в верхнем ряду.
Петрозаводск. Фото около 1905 года.

Шестнадцати лет он приехал в Санкт-Петербург, столицу империи, которая в тот год праздновала своё двухсотлетие. В 1905-м году окончил Гимназию. Он рассказывал, что вместе со своими друзьями, студентами училища и университета, подбирал раненых и замерзающих участников демонстрации Гапона на льду Невы...
С 1905-го по 1910-й проходил обучение в Высшем художественно-промышленном Училище ваяния и зодчества барона А.Л. Штиглица, в мастерской В.В. Матэ.
В 1911-м году поступил в Императорскую Академию Художеств, по классу Д.Н. Кардовского. Изучал архитектуру, учился скульптуре и гравированию. Академия тогда ещё не носила имени И.Е. Репина, с которым отец не то, что дружил, но, во всяком случае, часто упоминал круг знакомых, который сложился в Куоккале, и саму Чукоккалу.

К.В. Аккуратов. 1908 год

Константин Аккуратов. 1908 год.

К.В. Аккуратов с братьями. 1915 год

Константин Аккуратов (в центре) с братьями.
Перед уходом в армию. 1915 год.

Занимался также в классе К.С. Петрова-Водкина, о котором вспоминал с большой теплотой. Как и другие студенты, обладающие абсолютным музыкальным слухом, пел в хоре Императорского оперного театра, что давало возможность экономить на билетах и участвовать в представлениях вместе с Шаляпиным и другими выдающимися артистами того времени.
В те времена, когда господин губернатор здоровался за руку с инженером, встреченным на улице, студент Императорской Академии Художеств входил в узкий кружок творческой элиты столицы империи. В те годы он как раз и целовал ручки Анны Андреевны в «Бродячей собаке». И всё время у него в руках были блокнот и карандаш и на любых встречах или вечерах он их заполнял. Он вспоминал Ахматову, Гумилева, Блока и других, говорил об их таланте, искренности и страшной судьбе, когда об этом предпочитали молчать. Все зарисовки, который он делал в те годы, пропали в огне войны.
В 1915-м, окончив Академию Художеств, он ушел вольноопределяющимся на Первую мировую войну, Империалистическую, как тогда говорили. Вольноопределяющимися были все добровольно поступившие на военную службу после получения высшего образования. Они имели определенные права, приравнивающие их к офицерам. За храбрость был награжден Знаком отличия военного ордена Св. Георгия (в обиходе именовавшимся Георгиевским крестом).
Из историй военного времени вспоминал, что когда Брусиловский прорыв захлебнулся, чуть не погиб, вставши на пути казаков, направившихся в какое-то еврейское местечко, чтобы устроить погром, оттянуться и пограбить. Его спасли солдаты из его взвода.
Во время Гражданской войны, в 1918–1920-х годах, он преподавал рисование и возглавлял художественную школу в Петрозаводске, работал художником-декоратором в местном драматическом театре, руководил изо-кружком при политотделе Онежской военной флотилии. В эти годы отец, не расстававшийся с блокнотом и карандашом, сделал множество зарисовок с мест событий Гражданской войны и портретов ее героев, участников и руководителей – Троцкого и Дыбенко, Тухачевского и Блюхера и многих других…
С 1920-го по 1927-й год жил и работал в Крыму. Заведовал художественной частью политотдела Морских сил Черного моря, преподавал в музыкальной и драматической школах в Севастополе. В начале двадцатых годов, работая в художественном отделе ВМФ, был членом комитета по спасению и помощи тем представителям творческой интеллигенции, которых волны гражданской войны прибили к берегам Черного моря. В этом отношении он был солидарен с М.А. Волошиным, с которым встречался и в Петербурге и в Крыму. Он не был партийным человеком, но сохранил уважение людей, которые его окружали.
В 1923-м году он познакомился с выпускницей балетного училища, изумительно красивой девушкой, занимавшейся одно время в студии у Айседоры Дункан и танцевавшей босоножкой. Вскоре они поженились. Это была моя мама – Ирина Фатинская. В 1926-м году она снялась в главной роли в одном из немых фильмов «Песнь на камне», съёмки которого происходили в Крыму на 1-й фабрике Госкино. В 1927 году отец вернулся в Ленинград вместе с моей мамой, и больше она в кино не снималась.

Кадр из кф. Песнь на камне. Ариф и Эмине у столяра

Кадр из фильма «Песнь на камне»: Ариф и Эмине у столяра.
Ирина Фатинская (справа) в роли Эмине.

Ирина Фатинская. Портрет работы К.В. Аккуратова.1924 год

Ирина Фатинская. Портрет работы Константина Аккуратова.
1924 год.

С 1927-го года отец работал в художественных студиях Морских сил Балтийского моря, а в 1932-м году был приглашен на должность главного художника Центрального военно-морского музея в Ленинграде. Как раз при нем в 1939-м году музей переехал из Адмиралтейства в здание Биржи, и он разрабатывал эскизы новой экспозиции.
В годы блокады он рисовал с крыши музея на стрелке Васильевского острова наш осаждённый город. А у мамы на руках была я, четырех месяцев от роду, родившаяся за десять дней до начала блокады…
Мама рассказывала, что ее выписали из роддома в день начала блокады – 8 сентября. И, несмотря на то, что у мамы на руках был грудной ребенок, осенью, в ноябре, она рыла окопы на подходах к Ленинграду. А маленький живой сверточек клала рядом с собой. Конечно, молоко у мамы пропало, когда мне было около двух месяцев, и мой двоюродный брат, Даля Лоос, сам ещё подросток, носил маме в бутылочке молоко для меня из Парголово.
Мама рассказывала, что над ними очень низко летали немецкие самолеты, сбрасывали листовки. Было очень страшно и жутко. Я, конечно, ничего этого не помню, но, наверное, впитала весь этот ужас с молоком матери, поскольку с детства боюсь звука низко летящих самолетов.
В январе 1942-го года, в самое смертное время, отец погибал от дистрофии, и моя мама, не имея сил спасти и мужа и четырёхмесячную дочку, отвезла его в конце января на саночках в музей, почти что попрощавшись с ним… Если бы отец умер, ей самой его было бы не похоронить. Когда вижу на кинокадрах или фото из тех лет женщин, везущих саночки с покойниками, завернутыми, как кокон, всегда вспоминаю, как мама говорила, что везла в музей папу именно так, или почти так, он ведь был ещё жив, еле жив…

Константин Аккуратов 1942 год

Константин Аккуратов. 1942 год.

Дирекция музея поместила отца с последней стадией дистрофии в госпиталь. Но даже в этих условиях он отдавал часть своего пайка маме, чтобы мы выжили. Он уже потерял надежду на спасение. Но отец выжил. Его, как и многих других, спасла врач госпиталя, Варвара Мкртычевна Чахальян, редкой души человек. Мы к ней ходили в гости после войны. Не только отец, но и я помню её всю жизнь.
Мы выживали тоже непросто. Мама продавала на рынке всё, что у неё было в доме. Все наряды, украшения, одежду. Меня не знаю, чем кормили. Может, маме на рынке неизвестно что продавали. Меня в полгода отравили, как мама говорила, горохом с формалином, который, возможно, хранился для совсем других целей. Но тоже – спасли.

Наташа Аккуратова с мамой. Весна 1942 года

Наташа Аккуратова на руках у мамы. Весна 1942 года.

Эвакуировались мы с мамой в начале июня по Дороге Жизни в Ульяновск. Отец, когда окреп, продолжал работать в Музее, а в 1943– 1944 годах работал в Куйбышеве, куда эвакуировали часть музея. Мы туда тоже переехали потом. Мама много ездила с концертами во фронтовых бригадах.
В домашнем архиве сохранились две записки блокадного времени, которые были адресованы отцу. Они сделаны на оборотах каталожных книжных карточек и написаны, по всей видимости, той самой первой блокадной зимой.

Записка № 1

Надпись на одной гласит: «К.В.! Простите за беспокойство, и разрешите просить Вас сохранить этот кусок хлеба до обеда завтра. Я сам все съем сегодня». В те дни отдать на хранение свой паек было признаком величайшего доверия к человеку. Из группы сотрудников музея, оставшихся в Ленинграде, восемь человек умерли в блокаду от голода…

Записка № 2

Вторая записка гласит: «К.В.! Хлеб был оч. плохо завернут Вашею женою; у меня оказался в портфеле отломившийся кусок. Зайдите ко мне в ГО после работы; и возьмите взамен того другой (а тот в портфеле, конечно несколько загрязнился). Прошу прощения, но не виноват: бумага маленькая и у меня не было с собой газеты, чтобы завернуть сверх».
Отец полностью разделял нагрузку, которая легла на плечи сотрудников музея в то нелегкое время. Занимался маскировкой зданий. Основной задачей сотрудников музея было спасение здания Биржи и музейных ценностей, которые не удалось вывести из Ленинграда. Значительная часть коллекций музея была эвакуирована в Куйбышев, где работал отец в 1943–1944 годах.
Мы были эвакуированы в Ульяновск, потом переехали в Куйбышев, где и встретились с отцом. Именно этим временем датирован рисунок отца, на котором изображена я, спящая в обнимку с любимой куклой…
Через тридцать с лишним лет после его ухода на пенсию из Центрального военно-морского музея, где он проработал более четверти века, старые сотрудницы узнавали меня и говорили мне много добрых слов о моём отце. А меня они помнили, потому что год после эвакуации, с сентября 1946-го года мы с ним и с мамой прожили в его кабинете, так как нашу квартиру на улице Литераторов, дом 15, в 1944-м отдали одному полковнику, вернувшемуся раньше нас.
В квартире почти ничего не осталось – картины и книги были сожжены или украдены. К тому же мои родители в суматохе войны и блокады не сумели забронировать её перед отъездом.

Натуся Аккуратова. Портрет работы  К.В. Аккуратова. 1947 год

Наталия (Натуся) Аккуратова. Портрет работы Константина Аккуратова. 
1947 год.

Наташа Аккуратова с родителями.  ЦВММ (ДПГ).  23 января 1947 года

Наталия Аккуратова с родителями.
Центральный Военно-морской музей. 23 января 1947 года.

Помню, что бытовые условия в музее были очень непростые. Кабинет был на самом верху здания, на пятом этаже, и вода туда часто не доходила. Помню, как мне приходилось иногда вечером, в темноте, с бидончиком спускаться за водой на второй этаж… в компании крыс. Готовили на электрической плитке, которая часто перегорала.
Весной, в марте 1951-го года, когда были подвергнуты гонениям и арестам многие из тех, чьи портреты отец рисовал, а сами картины изрезаны и выброшены, он в знак протеста бросил на стол свой членский билет Союза Художников СССР. Это чуть не стоило ему жизни, если бы не защита министра Военно-Морского Флота СССР Н.Г. Кузнецова.
Отец работал в музее до 1959-го года и ушёл из жизни в 1976-м году.
Работы К.В. Аккуратова находятся в музеях Санкт-Петербурга, Кронштадта, Петрозаводска, Севастополя и других городов.

НАТАЛИЯ АККУРАТОВА
ЗНАК БЛОКАДЫ. ПАМЯТИ ОТЦА

К.В.! Простите за беспокойство, и разрешите просить Вас сохранить  этот кусок хлеба до обеда завтра. Я сам все съем сегодня.
Записка сослуживца, декабрь 1941-го,
 Военно-морской музей, Ленинград

Знак Блокады, как знак беды,
Искорёжившей наше детство,
Никуда от неё не деться,
От пронзительной той зимы.

До сих пор стучит метроном,
Крест прожектора за окном,
Вечно точкой разрыва прерван
Завывающий авиагром.

И на пол уронив горбушку,
Я целую её, подняв,
Как в блокаду, не понарошку,
Машинально к губам прижав.

Этот жест не придуман мною,
Он в крови у людей застыл
Ледяною смертной зимою
На пороге общих могил.

ПАМЯТИ МАМЫ

Моя мама вышла из роддома
В первый день блокады Ленинграда.
Балерина, неумеха в доме,
Знавшая лишь танцы да наряды.

Как сумела княжеская дочка
Не погибнуть в этом блоке ада?
Никогда я не узнаю точно
Чем оплачен этот «Знак блокады».

Для меня то время – неизживно
За года, недели или месяцы!
А в июне, на «Дороге жизни»
Повезло – с бомбёжками не встретились.

И живу, спасённая любовью
Материнской, что других сильней,
И к её склоняюсь изголовью
В благодарной памяти своей!

ДЕТИ БЛОКАДЫ

Памяти Дали Лооса, моего двоюродного брата

Говорят, блокадники любят сухари и мороженое. 
Мне давали сухарь, завёрнутый в тряпочку,
А мама грела своим дыханием бутылочку молока,
Которую носил через весь город
Мой двоюродный брат.

Говорят, что блокадники полнеют к старости,
Наверно, потому, что с самого первого дня
У них удесятерялся никогда ненасытимый,
Оставшийся на всю жизнь
Голодный рефлекс.

Говорят, что я очень долго боялась самолётов,
Потому, что когда мама рыла окопы,
Положив под кусты свёрток с дочкой,
Над нами на бреющем полете шли мессершмитты,
И сердца всех женщин замирали от страха.

Говорят, что надо было сдать этот город без боя,
Но я не хочу это слушать, –
Потому что был один день в сентябре,
Когда город стоял обнажённый и беззащитный,
Но его защитили сами небеса
И немцы не вошли в город…
Значит, Бог был на нашей стороне.

ЛЕТНИЙ САД
                                                            А. В.

Пойду по Неве и увижу, как в раме,
Ворота и вход, как всегда, чуть прикрыт.
Здесь маленький остров с прямыми углами,
Зелёный и тихий, спокойно лежит.
И домик Петра, и Крылов, и ограда,
И липы до неба, вода и гранит, –
Всё было площадкою детского сада,
Где прежний мой голос в листве прозвенит.

А если пройду по Фонтанке вдоль сада,
По узкой дорожке из каменных плит, –
То вспомнится облик того Ленинграда,
Который теперь навсегда позабыт,
Суровый и строгий, как в годы блокады, –
Свод неба прожекторами прошит,
Из тысячедневного выплывший ада,
И лишь метроном, словно сердце, стучит.

Потом по аллее вдоль длинного ряда
Фигур, что украсили северный вид, –
Где стольких мгновений коснуться бы надо,
Да сердце от прикосновений болит.
Какую ещё попрошу я награду,
Не помня ни горя, ни детских обид? –
Услышать твой голос поблизости, рядом,
Понять – этот голос со мной говорит!
                                                                            28 июня 2009 года

                                ОКНО

Подул внезапно налетевший ветер,
Заволновалась под мостом река.
Какое счастье ненавязчиво заметить, –
Вода в Неве немного высока.

Опять стою над этою водою,
Шары на спусках, Ростры – наверху.
И вспоминаю за своей бедою
Какую-то из детства чепуху…

И в снег и в дождь над городом висело
Моё окно и стыло от ветров.
Всё было, только не было веселья
В том самом угловом из всех углов.

Внизу лежал Дворцовый, весь в заплатах,
А слева Ростра в новеньких лесах.
Послевоенный быт был скуп на запах,
Зато богат на лозунги и страх.

Окно теперь на брендах и банкнотах,
Что ходят в развалившейся стране.
А жизнь моя, как тоненькая нота,
Молитвой прозвенела в тишине.

Дворцовый мост, дворцовая охрана,
Переворот дворцовый, просто Зимний…
И луч блеснёт на город без изъяна,
Что стоил миру миллионы жизней.

В кн.: Блокада глазами очевидцев : Дневники и воспоминания / сост. С.Е. Глезеров. – 
Санкт-Петербург : Изд. центр «Остров», 2019. – Кн. 6.

Здание ЦВММ в Ленинграде. 1960-е гг.

Сердечно благодарим нашего друга Н.К. Аккуратову за предоставленный материал 
и фотографии.
С Днём Победы, дорогая Наталия Константиновна! 




Новости

Все новости

12.04.2024 новое

ПАМЯТИ ГЕРОЕВ ВЕРНЫ

07.04.2024 новое

ВИКТОР КОНЕЦКИЙ. «ЕСЛИ ШТОРМ У КРОМКИ БОРТОВ…»

30.03.2024 новое

30 МАРТА – ДЕНЬ ПАМЯТИ ВИКТОРА КОНЕЦКОГО


Архив новостей 2002-2012
Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru