Посёлок Комарово (до 1948 года – Келломяки), расположен, если ехать по прямой, в сорока километрах от Санкт-Петербурга.

В 1945 году после Победы в Келломяках развернулось строительство дач для учёных, одна из них предназначалась президенту Академии наук, ботанику и географу Владимиру Леонтьевичу Комарову (1 октября 1869 – 5 декабря 1945). После смерти выдающегося учёного посёлок был переименован в Комарово.

В 1956 году здесь был построен Дом творчества писателей, в котором работали и отдыхали литераторы; Литфонд подключился к строительству и дач для писателей.

В 1964 году в Комарово открылась библиотека, а 15 лет назад – музей «Комарово – Келломяки». Частым гостем библиотеки бывал писатель Даниил Гранин, он же много сделал и для создания Музея, сохраняющего память о знаменитых комаровских обитателях – Анне Ахматовой, Дмитрии Шостаковиче, Вере Пановой, Юрии Германе и других.

На Комаровском поселковом кладбище обретали и обретают последнее пристанище известные ленинградцы-петербуржцы. В разные годы здесь упокоены поэт Анна Ахматова и океанолог М.М.Сомов, капитан дальнего плавания, писатель Ю.Д. Клименченко и филолог Д.Д. Лихачёв, писатели Виктор Курочкин, Юрий Рытхэу, Геннадий Гор, Анатолий Клещенко, нейрофизиолог Н.П. Бехтерева, физик Ж.И.Алфёров, и многие-многие…

Посёлок Комарово остаётся не только любимым дачным пространством петербуржцев, но и местом активного паломничества любителей русской словесности и истории. Здесь в библиотеке, центре культурной жизни посёлка, регулярно проходят литературные и музыкальные вечера, встречи с деятелями культуры, ведётся работа по сбору краеведческих материалов о Комарово, организуются экскурсии.

27 июля в библиотеке посёлка Комарово (филиал № 3 СПб ГБУК «ЦБС Курортного района») состоялась встреча, посвящённая памяти Виктора Конецкого, организованная по инициативе заведующей библиотекой Е.А. Цветковой. Более сорока лет Елена Аркадьевна Цветкова работает в Централизованной библиотечной системе Курортного района Санкт-Петербурга, с 1982 года – заведующая Комаровской поселковой библиотекой, в 2014 году отмечена премией им. академика Д.С. Лихачёва «За сохранение культурного наследия России».

Виктор Викторович с начала 1960-х годов часто работал в комаровском Доме творчества писателей. Он встречался там со своими учителями – Верой Пановой и Леонидом Рахмановым, москвичом В.Б.Шкловским; приезжал в Комарово и к друзьям, неизменно навещая мужественную Галину Гампер – поэта и переводчика (болезнь с детства приковала её к инвалидному креслу); прогуливался среди сосен с Фёдором Абрамовым, Михаилом Дудиным, профессором Б.И. Бурсовым или в одиночестве – с красками и альбомом. После морских рейсов здоровый сосновый воздух был ему приятен, но больше радовал Финский залив и контуры Кронштадта – они просматривались в хорошую погоду и будоражили мысли писателя-моряка о будущей книге или очередном рейсе. Работа в Комарово освобождала от городских бытовых проблем, но важнее было другое – здесь был Дом, «где стучали на всю округу машинками».

В последний раз работать в комаровский Дом творчества писателей Виктор Викторович приезжал летом 1987 года. Ему предоставили двухкомнатный номер (с видом на сад) на втором этаже, в котором он чаще всего и останавливался. В Доме творчества была замечательная библиотека и там Конецкому выдали долгожданный июньский номер журнала «Знамя», где была опубликована повесть Михаила Булгакова «Собачье сердце». Это было событие! Ему стало не до работы, и я была вызвана из Ленинграда. Всю ночь мы читали и перечитывали понравившиеся страницы. И что же больше доставило мне тогда радость – текст великого Мастера или комментарии Конецкого? И то, и другое, но главное – мы были вместе.

Уникальная библиотека Дома творчества писателей, значительную часть которой составляли книги с автографами, практически утрачена в 1990-е годы и позднее…

В комаровский Дом творчества писателей можно было приехать на полный срок (24 дня), или на неделю, даже на один-два дня. В разные времена года здесь трудились и другие жильцы нашего писательского дома: фронтовики Аркадий Минчковский и Виктор Бакинский, Надежда Верховская, всю войну работавшая в газете Волжского пароходства, литературоведы Арсений Островский и Тамара Хмельницкая, отсидевший в лагерях Борис Четвериков и активный член Комитета защиты мира Елена Серебровская. Да все ленинградские литераторы считали Комарово своим заповедником, некоторые счастливцы располагали здесь литфондовскими дачами, строили и собственные дома.

…Мы вспоминали Виктора Викторовича на уютной веранде в кругу читателей и друзей библиотеки. Разговор начала сотрудник библиотеки Л.И. Стольберг. Вместе с нами в разговоре приняли участие сотрудник Российского института истории искусств литературовед Евгения Щеглова (её статья о творчестве писателя опубликована на нашем сайте и в журнале «Звезда» № 7) и Наталья Галкина – известный петербургский поэт и прозаик.

В 2003 году роман Натальи Галкиной «Вилла Рено», фантастический сюжет которого разворачивается в Комарово, вызвал широкое и заинтересованное обсуждение. Как и пожар в 2013 году, уничтоживший виллу Рено – достопримечательность этого места с начала XX века (принадлежала оружейнику Ивану Чижову, затем – владельцу петербургской гостиницы Анатолию Рено)…

Отнюдь неслучайно, в Комарово близ Финского залива, при разговоре с читателями о Викторе Конецком, Наталья Всеволодовна Галкина познакомила нас с одной из глав своей новой книги «Квартирная развеска» (2018), в которой поминает писателя-моряка и близких ему людей: капитана баркентины «Сириус» Анатолия Чечулина и капитана дальнего плавания Юрия Клименченко.

В 1960-е годы Виктор Конецкий некоторое время руководил морской практикой курсантов на баркентине «Сириус»: судно, построенное в 1948 году в Турку, принадлежало Ленинградскому высшему инженерному морскому училище им. адмирала С.О. Макарова. Виктор Викторович любил «Сириус». Капитаном баркентины в то время был Анатолий Алексеевич Чечулин, муж сотрудницы журнала «Звезда» Н.А.Чечулиной, редактора ряда публикаций Виктора Конецкого.

В 1976 году баркентина «Сириус» была переименована в «Кронверк», стояла у причальной стенки близ Петропавловской крепости в качестве… ресторана-поплавка (в 1993-м списана).

Сириус – ярчайшая звезда ночного неба, её светимость в двадцать пять раз превышает светимость Солнца. Интересно ли знать об этом молодым людям или для них ближе любых звёзд Сириус Блэк – крёстный Гарри Поттера?.. Хотелось бы, чтобы те из них, кто выберет морскую профессию, прислушались к словам Виктора Конецкого: «Любое мореплавание – и парусное, и нынешнее – древнейшая профессия и древнейшее искусство. Оно умрёт ещё не скоро, но оно стареет уже давно. Все стареющие профессии и искусства, как уводимые на переплавку пароходы, хранят в себе нечто приподнимающее наш дух над буднями. Но передать это словами – безнадежная затея. Такая же, как попытка спеть лебединую песню морской профессии, не поэтизируя её старины…».

…В нашем архиве хранятся любительские фотографии писателей, сделанные в разные годы в Комарово, – они переданы в дар библиотеке, как и новые книги Виктора Конецкого.

Сердечно благодарим за помощь в организации встречи

нашего друга – историка А.Б. Кустова.

С Виктором Конецким знакомы мы не были. Я задала ему вопрос, сказала о своей поэме, посвященной «Сириусу», название «Корабль» ему не понравилось. «Надо говорить “судно”», – сказал он сухо.

Да знала я это, знала. Отец мой, выпускник военно-морского факультета Военно-медицинской академии, в 1945 и 1946-м был врачом на линкоре «Октябрьская революция». Я любила его черный китель с капитанскими погонами, парадный маленький кортик. В двенадцать лет знала я названия всех частей такелажа парусника, отличала баркентину от бригантины, а настольной книгой моей было «Зеркало морей» Джозефа Конрада.Отрывки из этой книги до сих пор помню я наизусть: «Парусное судно с его бесшумным корпусом как будто живет таинственной, неземной жизнью, поддерживаемой дыханием ветров…» В альбоме для рисования рисовала я разные суда, бормоча: «Галион, галеас, галера, паташ, шхуна-бриг, шхуна-барк, корвет, фрегат, пинк, сабра…»

Из всех плавсредств именно парусник следовал курсом своим и доходил до места не только умением моряков, но и волей Божией. Увидев парус, хочется вдохнуть полной грудью; эти суда – словно душа флота. Превращение парусника в кабак было точно растление души.

Конечно, название моей поэмы с точки зрения моряка звучало как неточное, условное, литературное. На самом деле «Сириус» был парусник, баркентина или шхуна-барк. Но один из капитанов «Сириуса», писатель, капитан дальнего плавания Юрий Дмитриевич Клименченко, в самом деле не мог (как и все остальные, впрочем) пережить «пошлую судьбу» своего любимого плавсредства, и (как в поэме) действительно пришел на ставший кабаком парусник, выпил, плясал в кабаке. Это рассказала мне Нина Александровна Чечулина, редактор моей первой книги стихов; в числе капитанов «Сириуса» был и ее муж, друг Виктора Конецкого, моряк, яхтсмен, в молодости он показывал ей, своей невесте, баркентину. Жили Чечулины на Фонтанке в доме Державина в бельэтаже, к ним приходил в гости тоже живший на Фонтанке подле дома Толстого композитор Клюзнер. Я помню матушку капитана Чечулина, родившуюся и проведшую юность в Средней Азии, любившую до старости бирюзу, серебро, лалы; стоило ей в старости надеть мертвый жемчуг, как через два дня жемчуг оживал. Муж был ее много старше, и прозвище его было «маркиз в красных башмачках», это присловье о щеголях восемнадцатого века встретилось мне потом в книге Пыляева.

Штигличанин Феликс Романовский рассказывал: о капитане Чечулине ходили легенды. Принимая участие в международных соревнованиях на полусломанной маленькой жалкой яхте со швами, залепленными пластилином, шел он первым, и только из-за недоразумений с неисправными рулем и рацией оказался на втором месте. Обсуждалось, как во время рейса из трюма вычерпывали воду, говорили о продуктах, взятых в обрез из-за размеров яхты и т.д. и т.п. То были первые состязания, в которых участвовали русские после тридцатилетнего перерыва. И делался вывод: наши, мол, и на корыте вокруг света сплавают. Я же слышала об этой регате из уст самого героя легенды, в частности, о заметке в английской газете: «…капитан Чечулин на самодельной яхте…» Журналисты британские были уверены, что такое можно сделать только вручную в собственном гараже. Однако, Чечулин утверждал: ход у яхты был великолепный, инженерное решение на высоте; ну, изготовлена была, конечно, традиционно, неведомо как, к тому же меньше всех яхт, участвовавших в регате.

Читатели ленинградского журнала «Аврора» помнят очерк Клименченко о легендарных капитанах «Сириуса».

Теперь Юрий Клименченко – неподалеку от могилы Клюзнера – лежит на комаровском кладбище рядом с любимой женой, которую пережил ненадолго. Я дружу волею судеб с племянницей его, Натальей Клименченко, которая помогла мне выпустить не одну книгу, она разбирается в компьютерном наборе гораздо лучше меня, хотя училась в Горном институте, недалеко от которого, сложив руки на груди, смотрит на воду капитан Крузенштерн, – там, где всегда стояли парусники, приходившие в город.

учёный-океанолог, полярный исследователь,

доктор географических наук

(1908 – 1973)

Мать М.М. Сомова была правнучатой племянницей товарища и секунданта Пушкина Константина Данзаса и в молодости занималась литературными переводами. Понятия не имею, что такое «правнучатая племянница», но действует замечательно. Сразу Михаил Михайлович делается как-то ближе, теплее даже <…>

Даже очень плохие писатели писали о собаках хорошо. Так уж эти существа устроены – имею в виду собак. Сомов категорически отказывался признавать себя писателем. Один только раз в его книге есть определение «повесть», что означает косвенное признание в том, что автор предлагает читателю нечто беллетристическое.

«Ропак. Повесть о дружбе». Повесть художественная, но и полностью документальна.

Сюжет избит: полярник на зимовке привязался к щенку, вырастил могучего, деликатного, скромного, мудрого, вежливого, душевно чистого, отважного пса, привез в Ленинград, убедился в том, что свободный пес жить в квартире не может, и отправил обратно на Север. И больше уже не встретил.

В повести много смешного, а ее конец надрывает душу читателя грустью:

«Человека может привязать к себе не только теплая земля, но и холодная льдина. Человек может тосковать не только о себе подобных, но и о четвероногом друге. Так уж устроено человеческое сердце…»

Так уж устроены бывалые люди, что не боятся сентиментальных слов <…>

В моменты смертельной опасности Сомов говорил сам себе или другим: «Ну, подошла твоя ария!» И: «Не сучите ножками!»

Частенько не авторитет и величие руководителя создают уважение к учреждению, им возглавляемому. Наоборот, мощь учреждения дает вес руководителю, хотя его истинный вес – вес пера.

Сомов был авторитетен и обыкновенно величав в своих поступках командира, капитана, начальника, принимающего на себя всю ответственность за решение о чужой жизни и смерти.

Капитан дальнего плавания и писатель

(1910 – 1975)

В трудный момент Юрий Дмитриевич Клименченко протянул мне «дружеский плавник». Я исчерпал материал, обмелел литературно. Стулья разъезжались подо мной. Царапающий скрип их ножек равно отвратителен всем на свете. Он не ободрял и меня, так как в довершение всех бед я разбил автомобиль, купленный на первый в жизни крупный гонорар за сценарий «Полосатого рейса». И вместо волевого сопротивления неудачам и невезению раскис, бросил работу.

Как до Юрия Дмитриевича дошли со Псковщины, где я жил тогда, обо всем этом слухи, не знаю, но вдруг получил от него письмо:

«Виктор, по агентурным данным, твоя литература дала полный задний и отдала оба якоря. В этом году у нас намечается большой перегон на Север и есть возможность устроить тебя старшим помощником капитана на одно из судов. На эту тему я уже говорил с морагентом в Питере. Деньги платят приличные. Нужно вспомнить “Правила предупреждения столкновений судов в море”.

Жму твой плавник.

Ю. Д.»

Это письмо сыграло в моей судьбе значительную роль, ибо я пошел на перегон речных корабликов Северным морским путем под руководством Юрия Дмитриевича.

Я-то думал об одном коротком рейсе, ибо считал себя уже профессиональным писателем, место которого за столом в кабинете. Но перегонный рейс потянул за собой все новые и новые возвращения к морю. В результате и писать и жить я стал иначе. Думаю, лучше, нежели до коротенького письма Юрия Дмитриевича. Правильнее, во всяком случае, выбрал свой курс.