Женщина на войне – одна из самых сложных тем для русской литературы, ведь женщины на войне – это жестоко и неправильно. И как осмыслить сегодня, не видевшим своими глазами, их каждодневный Подвиг, жизнь и смерть на войне?

Наравне с мужчинами девочки, вчерашние школьницы, исполняли на фронте самые тяжёлые обязанности. Когда на весы истории было брошено – быть или не быть народу, стране, – они принесли на алтарь Победы свою юность, здоровье, материнство, – сохранив при этом душевную и нравственную чистоту, способность любить.

Предлагаем вниманию наших читателей пронзительные воспоминания одной из негромких Героинь Великой Победы – Анны Прокофьевны Вороновой (Лобановой).

Литературную запись воспоминаний А.П. Вороновой подготовил Валерий Фёдорович Касатонов – житель блокадного Ленинграда, капитан I ранга в отставке, член Союза военных моряков Республики Беларусь (живёт в городе-герое Бресте).

…Немецкий самолет со страшным рёвом промчался прямо надо мной, поливая из пулемёта всё живое. Я даже видела лётчика и его руки. Мне показалось, что они дергались в такт работы пулемёта. Второй самолёт вслед за первым подлетел ко мне и сбросил бомбы, прямо на меня. Они высыпались и полетели в начале «лесенкой», потом, подлетая ближе к земле, бомбы как будто перестроились и падали на землю «косынкой» одна за другой. Но странно – далеко от меня. Я лежу на спине и рассматриваю всё происходящее вокруг. Мне, неопытной шестнадцатилетней девчонке, всё интересно. В это время комсорг нашего батальона Сергей Никифорович Анисимов, бывалый красноармеец, призванный в армию ещё за четыре года до войны, поднял голову и увидел, что мы лежим кучей, человек сорок, вскочил и закричал: «Всем бегом врассыпную! Немец сейчас бросит бомбы на нас». Мы вскочили и бросились бежать за ним прямо навстречу бомбам, сброшенным третьим самолетом. Бомбы начали рваться позади нас, как раз на том месте, где мы только что лежали. Пронесло! Самолеты, сбросившие бомбы, безнаказанно сделали ещё два захода, расстреливая из пулеметов тысячи людей, военную технику, повозки, лошадей и коров, – всю эту огромную массу военных и гражданских – беженцев, скопившуюся перед мостом для переправы через Дон. Шёл июль 1942 года.

В наступившей тишине доктор батальона начал быстро объяснять, как надо вести себя при бомбёжке. «Берегите живот. Самое страшное ранение и самые сильные мучения при ранении в живот. Помните у Петра Первого выражение: “Не жалея живота своего…” Так вот, если хотите остаться живыми, берегите живот. Надо падать на землю спиной вверх. Руками обхватывать голову. Лучше всего спасаться в паре. Упали на живот голова к голове и руками закрыли голову товарища, а он вашу. И лежать до окончания бомбежки, пока не будет команда “Отбой”».

Да, это были золотые слова. Через несколько часов они спасли мне жизнь. Я огляделась. Десятки тысяч людей собрались перед мостом. Женщины, дети, старики, с вещами, с тележками, с козами, с коровами. Тут же отступающие воинские части, военная техника, автомобили. Всё это ревёт, гудит, плачет, стонет, волнуется. Все рвутся на левый берег Дона, но мост один. А немцы наседают. И главное, совершенно безнаказанно нападают с воздуха. Наших самолётов нет. Я спрашиваю комсорга Анисимова: «Разве лётчики не видят, что перед ними дети, женщины? Это мирные люди, не участвующие в войне». Он мне объяснил: «Это фашисты. Они ненавидят Советский Союз. Чем больше они убьют наших людей, тем для них лучше!»

Я ещё раз огляделась. Сколько вокруг горя, страданий, сколько крови, убитых и искалеченных людей. Страшно. Это война на выживание. Фашисты наш народ просто уничтожают. «Нет, я не сдамся, – решила я. Я буду воевать с ними». Мы так были воспитаны в то время.

…Судьба моя необычна. Я простая украинская девчонка из деревни Доценковка Лебединского района Сумской области прибилась к батальону в мае 1942 года. Мне шестнадцать лет, но я прибавила возраст и сказала, что мне семнадцать.

Весной 1942 года война подошла к Сумам, моим родным краям. Возвращаясь после оборонительных работ, я случайно увидела объявление, что в воинскую часть требуются повара и водители, и пришла к начальникам. Командиры меня спросили, готовила ли раньше еду. Я сказала, что, находясь с двоюродной сестрой и её детьми девять месяцев в 1941–1942 году в эвакуации под Алма-Атой, работала в колхозе и готовила на пятьдесят человек. В апреле 1942 года вернулись назад: думали, что после победы под Москвой война быстро закончится, а она – уже здесь на пороге. Спросили: «А на сто человек сможешь приготовить обед?» Ответила утвердительно, хотя в глубине души сомневалась. Кроме того, добавила, что умею работать на тракторе. Эта фраза решила мою судьбу. Видимо, у командования части не было выбора. Меня взяли вольнонаемной в 123-й отдельный автотранспортный батальон, обслуживающий военные аэродромы. Потом я узнала, что мы входили в состав 2-й воздушной армии.

Меня даже не включили в списки части, слишком мала. Я была как «дочь полка».

До 15 июля 1942 года было тихо. Я совершенствовала своё умение готовить еду на большое количество людей. А потом внезапно началось немецкое наступление на Юге нашей страны. Нас подняли по тревоге ночью, и мы начали быстро отступать по Украине, пока не подошли к Дону. В памяти остались названия станиц «Казанская» и «Вешенская».

…Переправа через Дон – это самый страшный день в моей жизни. В шесть утра мы прибыли на берег Дона и целый день ждали своей очереди для переправы. Немецкие самолёты налетали через каждые пятнадцать минут, как по расписанию. И не было от них никакой защиты. Мы с моей напарницей Машей (двадцатилетней девушкой с дипломом кулинарного техникума, которая оказалась кондитером, а супы и щи она не умела готовить, и мне пришлось её учить), убегали от бомб. Видели, как самолёт начинает бросать бомбы, бежали под них, бросались на землю за секунды до взрыва, обняв друг другу головы, и нас швыряло и бросало вместе со стонущей от боли нашей родной землей.

Я сняла свои сапоги 43-го размера и бегала босяком (всю войну такие носила сапоги – других размеров не было). И всё-таки меня достала крупповская сталь. Мы с Машей в очередной раз бросились на землю и она содрогнулась. Мне показалось, что кто-то пробежал по мне, задев голову.

Когда всё стихло, слышу крик Маши: «Я ранена, у меня рука в крови». Я подняла голову и увидела застывшее в ужасе лицо Маши: рот открыт, она замерла на полуслове, буквально стеклянными глазами глядя на меня. Я не понимаю, в чём дело. И вдруг чувствую, что по лбу у меня течёт кровь. Оказывается, я ранена! Маша прикрывала своими руками мою голову, и моя кровь попала ей на руки. Но я не чувствую боли и голова не кружится. Кровь стала медленными каплями падать на гимнастёрку. Я пошла к реке, зашла по колено в воду, попыталась отмыть гимнастерку от крови и сполоснула лицо. И вдруг увидела, как поплыли мои косы. Вот теперь мне стало нехорошо! Всё завертелось. Закружилось. Почему поплыли мои косы? И не понимая, что делаю, я пошла глубже в воду.

В это время врач, молодой красивый офицер, бросился за мной в воду и силой вытащил на берег. Быстро осмотрел рану и говорит: «Аня, ты счастливая. Тебя спасли твои косы. Осколок рассёк верхнюю косу, прошёл на излёте нижнюю, и глубоко пробить голову у него уже не хватило сил. Хорошо, что косы были сложены у тебя на голове одна на другую, под шапочкой, в которой ты всегда ходишь. Царапина хорошая. Но жить будешь. До свадьбы заживет!»

Не зажило. Только через девять лет в Ленинграде вытащили из раны окалину от осколка фашистской бомбы. Она все эти годы не давала ране затянуться…

…Голову смазали йодом, перевязали и посадили меня в машину к комиссару капитану Кузнецову, машина которого уже направлялась на мост. Так я оказалась в шестом часу вечера на левом берегу Дона с половиной примерно батальона. Вторая половина и весь мой поварской скарб всё еще оставался на противоположном берегу.

Мы думали, что всё – выбрались из ада. Расслабились. Но комсорг Анисимов опять проявил бдительность. Он обратил внимание, что мы все устроились в степном курене, который находился недалеко от мостика через рукав речушки, впадающей в Дон. И этот мостик, хоть и небольшой, но может интересовать немцев. Он приказал быстро всем покинуть курень и отбежать как можно дальше от мостика.

И в этот момент появился фашистский самолет. С ревом сделал он боевой разворот и бросил бомбы, которые мгновенно превратили наше бывшее пристанище в пылающие обломки. Я поразилась, как много может значить на войне опыт одного человека. Он опять спас наши жизни!

Тут подходит ко мне комиссар Шахбан Магометович Кузнецов, прекрасный человек, грузин с русской фамилией, потому что у них в роду все были кузнецами. Он однажды собрал весь батальон и объявил солдатам, что в батальоне двенадцать девушек. Они прибыли воевать и каждая занимает ответственную должность. «Предупреждаю, кто тронет девчат, то будет иметь дело со мной. Я человек с Кавказа, у нас законы строгие. Законы гор! Учтите!»

После такой воспитательной работы солдаты обходили нас стороной, даже поздороваться боялись. И вот капитан Кузнецов говорит: «Аня, солдаты целый день ничего не ели. Надо приготовить горячую еду». Я ему говорю, что всё хозяйство осталось на том берегу, у меня ничего нет. А он говорит: «Приготовь из ничего! Я знаю, ты сможешь!»

Я взяла ведро и пошла «в народ». Кто сухарь бросит, кто гороха насыплет, у кого-то пшённый концентрат оказался. С десяток картошек набросали. Прохожу около машины, у нее всё ветровое стекло в квашеной капусте. Видимо, взрывом бомбы залепило. Всё аккуратно собрала. Довольная, что уже кое-что есть!

Подошла к речушке, мостик через которую чуть не разбомбил немец, и говорю: «Интересно, а есть ли рыба в реке?» Один шустрый солдат говорит: «Сейчас узнаем!» И бросает боевую гранату. Взрыв, столб воды, через некоторое время всплывет рыба. Набрали мне целое ведро. Всё, обед можно готовить на костре. Но в жизни всё не так просто! Подходят два грозных автоматчика. «Кто старший?» У меня ёкнуло сердце. Говорю: «Капитан Кузнецов». «Видите к нему». – «Товарищ капитан, следуйте за нами. Вы арестованы!» Я кричу, что он не виноват, он даже не знал, это я хотела рыбу сварить на обед солдатам. Они его повели куда-то, я за ними. Привели в избу в кабинет к начальнику. Я осталась в коридоре. Слышу – обвиняют в диверсии. Мол, хотели мостик подорвать. На войне разговор короткий! Могут расстрелять! Я врываюсь в кабинет. У начальника глаза на лоб. «Кто такая?» Я с перевязанной головой, мужская гимнастерка до колена. (Не разрешали обрезать. Мол, убьют, другой будет носить. Только рукава я подшила). Юбка до пола, и босяком. «Кто такая? Почему босяком?» – «Чтобы от бомбёжек бегать. В сапогах сорок третьего размера не далеко убежишь!»

Я повторила свой рассказ: «Не виноват капитан Кузнецов. Я повар. Хотела приготовить обед из ничего». Начальник махнул рукой. Уверена, мой рассказ и мой страшный вид его убедили. Вышли с капитаном, а я идти не могу. Засыпаю на ходу. Доктор мне дал снотворную таблетку, и вот только сейчас она стала действовать. Капитан взял меня на руки и принес к своим. Солдаты кричали «Ура!». А я спала…

Через три месяца мне исполнилось семнадцать лет. Это моя тайна. Все думали, что восемнадцать. И только 1 июня 1943 года меня официально призвали в армию, и я стала именоваться «рядовая Лобанова Анна Прокофьевна, повар-водитель 123-го отдельного автотранспортного батальона».

Я была в батальоне и поваром, и грузчиком, и санитаркой, и копателем траншей – в зависимости от обстановки. С лопатой пришлось много работать. Закон был такой: прибыли на новое место, сразу же каждый должен вырыть «защитный окоп недалеко от своего рабочего места». Бывало, только закончишь рыть, поступает команда – переезд на новое место. И так, всю войну.

Военная специальность – фронтовой повар. Это заготовка дров, поиск воды и доставка её на кухню. Продукты привозит старшина с продовольственного склада. Повар сутками должен был стоять у котлов и варить, варить, варить – на улице, на костре. Солдатских кухонь не было. Солдаты и офицеры приходят, уходят, появляется вторая смена, приходят из дозора и т. д., а повар должен обеспечить всех их горячей пищей. Да ещё следить, чтобы хватило на всех, стоящих сегодня на довольствии. Каждый день разное количество довольствующихся.

Мы с Машей готовили первые и вторые блюда из перловки (солдатское название «шрапнель», или «бронебойно-зажигательная»), пшена («блондинка», или «строевая»), гороха, овсянки. Мясо и консервы привозили каждый день. Обычно рабочий день продолжался двадцать часов, иногда бывало и все двадцать четыре часа. Я спала сидя на стуле, положив голову на спинку. Были дни, когда мы с Машей не могли даже перекусить, работали с едой, а сами голодные.

Большие сложности были с водой. Но нам с Машей повезло. Однажды я несла с реки три ведра воды: два на коромысле и одно в руке. Около меня проходил старичок, остановился и спросил: «Где у вас начальники?» Я показала. Слышу, он ворвался в палатку и начал кричать. Я разобрала, что девчонкам надо будет детей рожать, а вы их заставляете за раз по три ведра воды таскать. Какие же они будущие женщины-матери? Они уже инвалиды. Не знаю, чем разговор закончился, только утром дед приехал с бочкой, и всё время, пока мы стояли в его деревушке, он был у нас водовозом.

Но подошло время, нас подняли ночью по тревоге, и мы начали перебазироваться. Решили попрощаться с дедушкой. Постучали в хату. Разбудили его. Он вышел в кальсонах. Стали благодарить его. Распрощались, расцеловались. Он в избу, а дверь закрыта. А бабка кроет его и пугает: «Не открою, оставайся со своими девками»…. Дед оказался с характером. Раз так, то, говорит, и, действительно, останусь.

Мы уже тронулись в путь. Он запряг свою кобылку и догнал нас. Попросил у командира хоть какую-то одежду: «Я же не могу в кальсонах Родине служить!» Он помогал нам почти целый год. В 1944 году у него убило лошадь. Ему дали новую лошадь. Василий Петрович (мы к нему обращались – Петрович) очень добросовестно выполнял свои добровольные обязанности водовоза. В Польше сказал нам, что, похоже, война скоро кончится, надо, мол, ему домой – приводить хозяйство в порядок. Мы его провожали со слезами. Спасибо тебе, Василий Петрович, добрый человек!

В день Сталинской конституции 5 декабря 1943 года в торжественной обстановке командиры собрали личный состав и после пламенных речей начальник штаба зачитал праздничный приказ о поощрении особо отличившихся. Кому благодарность, кому медаль, кому очередное воинское звание – меня нигде нет. Как же так? Неужели не заслужила? И вдруг, все ахнули. «Рядовой Лобановой Анне – десять суток отпуска с выездом на Родину!» Впервые за всю войну такое поощрение рядовым. И мне первой! Все зааплодировали.

Ах, какая я была радостная! Весь батальон собирал меня в отпуск. Кто сахара кусочек, кто сухарики, даже кусочек мыла достали. Всё это богатство сложили в мешок и упаковали в отрез солдатского одеяла. И я поехала из Днепропетровска до моего родного города Сумы.

Из десяти суток отпуска в общей сложности семь суток у меня ушло на дорогу, причём пришлось проявить солдатскую смекалку и фронтовую настойчивость. При этом трижды удача спасала меня от гибели.

Расписаний поездов никаких не было. Каждый раз сотни людей приступом брали любой поезд, идущий в нужном им направлении. Где пешком, где на перекладных, я медленно двигалась к городу Сумы. На одной небольшой станции просидела несколько часов, нет никаких поездов. Пошла к начальнику, мол, отпуск заканчивается, а я ещё до места не добралась. Он пожалел меня, девчонку. Отвёл метров на триста от станции и показал пальцем: «Вон там за холмом, стоит воинский эшелон. Он пойдёт в нужном тебе направлении. Иди, постарайся договориться с охраной. Возможно, повезет».

Я осторожно подошла к одному из вагонов. Часовой кричит: «Стой стрелять буду!» Я ему говорю: «Патронов не хватит своих стрелять!» Спокойно объяснила, что еду с действующей армии по поощрению в отпуск на родину к маме. И показала банку тушёнки. Солдат говорит, мол, дашь две банки, тогда посажу в вагон. Я обрезала ему: «Одной хватит! Это американская». Через пару часов солдат махнул мне рукой, подошёл паровоз. Я вышла из небольшого укрытия и помчалась к вагону. Отдала часовому «гостинец», он открыл дверь товарного вагона, я юркнула туда, и дверь захлопнулась. Темно, после улицы ничего не вижу. Поезд в этот момент дернулся, и я полетела куда-то вглубь. Вот здесь чуть не случилась трагедия. Я упала на живого человека, и своими губами угодила прямо в губы незнакомца. Это оказалась молодая женщина. Она лежала на тюках соломы посредине вагона, а справа и слева стояли лошади. Она ошалевшая от страха, от темноты, от «мужика, набросившегося на неё» схватила вилы, и я интуитивно почувствовала, что сейчас вонзит их мне в грудь. А это верная смерть. Я закричала тоже от страха: «Стой! Я тоже девушка!» Поезд набирает скорость, нас качает и бросает, она не верит, потому что я в шапке-ушанке с завязанными ушами менее всего похожа на девушку, а я кожей ощущаю, что она даже нечаянно может на очередном ухабе ткнуть меня вилами. Я сдернула шапку и в полумраке она увидела мои косы. Они спасли мне жизнь. Женщина опустила вилы и в этот момент мы обе упали на солому от сильного толчка поезда. Моё сердце ещё долго билось в испуге, вот так по глупости можно было лишиться жизни.

…Наконец, я обняла маму. На последнем этапе пути пришлось пешком пройти сорок километров. Зимой на морозе. Не раз хотелось лечь и полежать. Но мои солдаты, отправляя меня, говорили: «Аня, только не садись, уснёшь – не проснёшься!»

Добралась до дому. Прибежала мама босяком по снегу, там было какое-то собрание и ей крикнули, что дочь приехала. Мы с ней обнялись и плакали, плакали, плакали…

Кругом страшное разорение. В доме после немцев ничего не сохранилось. На матери даже одежды почти никакой нет, один платок. Я из куска солдатского одеяла сшила ей юбку. Отдала всё свое нательное бельё: рубашку с тесёмками и кальсоны.

А как она радовалась, когда увидела мои военные продовольственные припасы! Впервые за несколько лет мама напилась чая с сахаром. Мама призналась, что гадала на меня по берёзе. Оказывается, у фронтовых матерей и жён фронтовиков был такой обычай – гадание по дереву: если дерево во дворе дома по весне оживёт и расцветёт, невзирая на любые невзгоды, значит, дети и мужья вернутся с войны домой. В нашем дворе росли две березы. Одну немцы сбили мотоциклами. А вторая берёзка выжила, хотя была сильно покалечена и вышла корнями наверх. Мама стала ухаживать за ней, разговаривать, лелеять, поливать и белоствольная дала листочки, окрепла и зашелестела ветвями. Может быть, поэтому я и выжила на войне, благодаря моей мамочке.

Два дня пролетели мгновенно и на третий день мне надо возвращаться в часть.

При возвращении оказалось ещё больше препятствий, связанных с риском для жизни. В течение трёх дней я добиралась до Днепропетровска, откуда убывала в отпуск. О, ужас, моей части нет. Все ушли на запад. Ночью пришлось пешком пробираться через поле к штабу армии, куда меня направили, чтобы узнать, где моя часть. Дорогу развезло, идти в сапогах 43-го размера невозможно. Я сошла с дороги и пошла по «целине» и вдруг с криком буквально рухнула в пропасть. Ничего не видно. Не могу понять, где я? Наконец, глаза начали видеть в темноте, и я поняла, что оказалась в западне – глубокая воронка с крутыми краями, на дне лужа и подтаявший лёд. Чернозёмная земля сырая и влажная и в то же время подмёрзшая не даёт возможности зацепиться и вылезти. Прошёл час, потом второй. Все мои попытки спастись безрезультатны. Я начала замерзать. Что делать? Помогла солдатская смекалка. Я вытащила котелок и начала стучать по нему ложкой. Кто-нибудь услышит! И действительно, случайно проходящий по дороге взвод солдат услышал мой сигнал и с большим усилием ребята вытащили меня из воронки. Они спасли меня. Долго не могли они понять, кто я? Очистили меня, как могли. Привели в штаб. Я еле-еле стою на ногах, разморило от тепла. Проверили документы, выяснили, кто я. Спрашивают, как фамилия командира части, поскольку везде у них в документах значится «хозяйство… Иванова, Петрова, Сидорова». Голова кружится, я не могу вспомнить, как зовут командира моего 123-го батальона.

В это время начальнику принесли стакан чая в подстаканнике, чего я раньше никогда не видела. Я так уставилась на чай, что командир предложил мне этот чай. Я по солдатской прямоте, говорю, что давайте пополам и хотела налить в подстаканник. Начальник, видя мое полусонное состояние, засмеялся, говорит, попейте чай и отдохните. Я выпила и мгновенно уснула сидя, положив голову на стол. Через полчаса проснулась и говорю: «Сухенко!» Фамилия командира части Сухенко. Начальник нашёл на карте местоположение нашего батальона и сказал: «Посидите в коридоре, мы подумаем, как вас доставить в часть». Через какое-то время вызывают и говорят: «Через час машина пойдет в том направлении, где недалеко ваша часть. Она прихватит вас и ещё двух человек, им по пути».

Машина оказалась открытым джипом. Туда запрыгнули два лихих лётчика, молодые красивые ребята, и крикнули мне: «Садись солдат к нам поближе. Теплее будет». Опять приняли меня за парня! Я постеснялась прижиматься к мужчинам. А зря! Зимой на открытой машине несколько сот километров – для меня этого оказалось излишне много. Как раз подъехали к какой-то деревне, и я «вырубилась». Потеряла сознание.

Лётчики схватили меня и внесли в ближайшую избу. Смотрю в избе тёплая печь, и там лежит хозяйская дочка. Я приподняла одно «ухо» шапки-ушанки и показала косу, что, мол, я тоже девчонка. И говорю: «Пусти меня погреться!» Девочка говорит: «Иди!» Тут мать как всполошилась. Схватила ручник, смочила его и как начала лупить дочку и меня. Понятно, она приняла меня за подростка, который лезет к её дочке. А я даже двигаться не могу. Сапог сорок третьего размера упал с моей ноги, там три портянки, газеты, сено, всё это рассыпалось. Лётчики говорят: «Надо быстро растереть солдата, хозяйка, есть самогон?» Начали меня раздевать и расстегивать гимнастерку. А я же без нижнего белья, всё отдала маме. Стесняюсь! А тут дочка хозяйкина кричит: «Это же девушка!» Все остолбенели. Хозяйка всплеснула руками: «Как же я не поняла сразу. Бедненькая ты моя!» Что тут началось! Она прогнала мужчин в угол, сама аккуратно раздела меня и начала активно растирать действительно самогоном. Потом закутала меня в овчинный тулуп и накрыла чем-то тёплым. От ее заботливых рук и материнских причитаний я начала «оттаивать» и уснула на сутки.

Меня разбудили военные. Оказывается, лётчики дозвонились до моей части и сообщили, что со мной и где я нахожусь. И вот мои солдаты приехали за мной. Хозяйка увидела, что я вся горю, и сказала: «Я её никуда не отпущу. Вы её не довезёте. Приезжайте через неделю, я буду её выхаживать!» Солдаты мои, молодцы, приехали не с пустыми руками. Привезли продуктов – мой сухой паек на несколько дней. И сказали много тёплых слов в мой адрес. Женщина удивлялась, что я такой заслуженный человек в батальоне: «Не волнуйтесь, не волнуйтесь. Вылечу вашу героиню».

И действительно, хозяйка, добрая душа, все дни активно лечила меня народными средствами. Она, видимо, не могла себе простить, что так неприветливо встретила меня – боевого бойца, без которого весь батальон страдает, и ждёт-не дождется моего возвращения. Спасибо ей, простой русской женщине, она спасла меня. Всё-таки мир не без добрых людей!

Наконец, я дома в своем батальоне. Расспросы, рассказы. И тяжёлая каждодневная работа. Впереди ещё весь 1944-й год войны и полгода 1945-го.

В общей сложности я побывала на войне с мая 1942 года по май 1945 года. Я воевала на нескольких фронтах: Донском, Сталинградском, 1-ом Украинском. В батальоне нас было в начале двенадцать девушек, все водители. Жили в палатке под названием «Девичьи покои». После Сталинградской битвы девушек распределили по другим военным специальностям. А мы с Машей так и остались на «горячей кухне». Я горжусь, что закончила войну в Берлине.

Война ворвалась в мою девичью жизнь как раз в тот период, когда сердце девушки ощущает готовность любить. Я только-только начала прислушиваться в себе к вечному зову природы, только началось во мне «сокодвижение», как вдруг страшная беда обрушилась на нашу землю. Насколько правильно писал поэт Булат Окуджава: «Ах, война, что ты, подлая, сделала, вместо свадеб разлука и дым. Наши девочки платьица белые раздарили сестрёнкам своим…»

В армии не разрешали любить, не разрешали жениться или выходить замуж. Всё это – после войны! Но жизнь не остановишь никакими приказами. Жизнь берёт своё.

В моей любви было много необычного и даже странного, невероятно красивого и даже мистического. Всё началось за месяц до начала войны. После окончания седьмого класса в июне 1941 года, чтобы продолжить учебу я поехала из своей деревни Доценковка в город Сумы к родственнице по материнской линии. Я очень хотела стать учительницей. Тем более, что двоюродная сестра попросила помочь ей ухаживать за ребёнком, который после болезни долго не мог ходить.

Гуляя с малышом, я с восторгом изучала большой город. Мне всё было интересно. Вот я впервые увидела коляску с ребёнком, которую катила молодая женщина. Я за ней. Как устроена коляска, как в ней сидит ребенок? Заехали в какой-то двор. Там качели. Я начала качать своего малыша. Рядом другие женщины, некоторые из них с детками. Вдруг вышла пожилая женщина, вынесла фотографию и говорит: «Люди, посмотрите, Васько мой какой стал!» Все бросились смотреть. Глянула я на фото, а там такой красавец, прямо как герой Гражданской войны Ворошилов. Юноша был в красивой военной форме и в буденовке. Кто такой? Не знаю.

Тогда я и влюбилась! Я сразу это почувствовала. Держу фотографию в руках и не могу отвести глаз.

В это время произошла цепочка событий, которые наложили отпечаток на всю дальнейшую жизнь. Мой малыш заплакал, и я отвлеклась, а фотография осталась у меня в руках. Хозяйка фотографии вскочила и побежала в дом – примус выключать, там с шипением закипела кастрюля. Женщины с детьми вокруг меня очень быстро исчезли – побежали слушать по радио сказку «Аленький цветочек». Тогда это было большой редкостью и вызывало неподдельный интерес.

Я осталась одна с фотографией. И честно признаюсь, не хотела бы её отдавать. Да, и некому! На другой день я пыталась найти «где эта улица, где этот дом…», но неудачно. Не нашла, город-то мне незнаком. С этим снимком я прошла всю войну. Когда ко мне уж больно настойчиво приставали, я говорила, что у меня есть жених, и показывала фотографию. Этого было достаточно, все знали, что у Ани есть жених, и она его ждет. Тогда очень ценилась у солдат женская верность.

Иногда в минуты затишья меня как живого человека одолевали любовные томления. Тогда я вынимала фотографию, в тысячный раз рассматривала её, мечтала, и мне становилось легче. Как говорят психологи, меня отпускало. Так незнакомый Вася помогал мне жить в течение многих лет. Где он? Кто он? Не знаю.

В жизни иногда происходят вещи, которые трудно объяснить здравым смыслом. Невероятное событие произошло и со мной. Позднее, я десятки раз пыталась понять, как это случилось, но никакого логического объяснения не находила. Тогда я сказала себе: «Это судьба!» И успокоилась.

Началось всё в январе 1944 года по пути домой в отпуск по поощрению, когда я сошла с поезда в Сумах после четырёх дней тяжелейшего пути по разрушенной войной Украине. Вдруг ко мне подбежала старая женщина и кричит: «Ты с фронта, детка! Воронова там не видела?» Я опешила. Стоящие рядом женщины пояснили мне, что она каждый день ходит на вокзал, встречает и провожает поезда и спрашивает про своего сына. Двух сыновей у неё уже убило, и она, бедная, видимо не в себе, переживает и страдает за своего последнего сыночка. Такое часто было во время войны. Мать есть мать! Я объяснила ей, что про Воронова я ничего не слышала и посоветовала написать письмо, если есть адрес полевой почты. Женщина буквально вцепилась в меня: «Миленькая, пойдем ко мне, ты мне напишешь письмо. Я неграмотная, сама не могу написать. Я тебя горячим чаем угощу, и ты отдохнешь с дороги». Она так ласково и настойчиво просила, что я согласилась. Тем более, что у себя в батальоне я многим раненым помогала писать письма.

Пришли к ней домой. И дальше произошло чудо. Как только я вошла в комнату, сразу же увидела на стене фотографию офицера в звании капитана. Мой Вася!!! Ноги у меня подкосились. «Кто это?» – «Мой сынок Васько!» Я вытащила свою фотографию Васи, предвоенную. Мать в слёзы. Я тоже. Только теперь я узнала её. Поплакали. Повспоминали. Напились чая с моими запасами. И я написала письмо под диктовку, всё, что просила Васина мама, её словами и выражениями. Это очень важно, чтобы человек почувствовал домашний «аромат» письма. В конце Елена Яковлевна, так звали эту женщину, говорит: «А теперь от себя напиши, что хочешь». Я, стесняясь, написала несколько слов и закончила письмо словами, что письмо писала землячка Аня, находящаяся в отпуске по поощрению. Позже, когда прибуду в часть, напишу подробнее. Не скрою, я ликовала. Свершилось чудо! Теперь я знаю, где мой Вася!

Когда я вернулась в батальон, первым делом написала большое письмо Васе. В нём подробно рассказала о городе, о школе, о некоторых моих родственниках, которых он мог знать по школе.

Он ответил, не видя меня и не зная. Я вложила в письмо всю свою измученную тоской душу, и по тону его письма поняла, что он тоже истосковался по девичьей ласке и вниманию.

И началась наша многолетняя переписка. Чистая и трепетная. Каждое письмо – это счастье! «Когда приходит почта полевая, солдат теплом далеким обогрет!» – так пелось в песне военных лет. Я перечитывала каждое Васино письмо по десять, по двадцать раз. Всю свою невысказанную любовь я вкладывала в слова своих писем. И Вася чувствовал это. Как это произошло? Необъяснимо! Мистика! Мы стали близкими людьми, ни разу не видя друг друга. Чудо! К сожалению, письма военных лет не сохранились, но каждое из них было полно нежности, невысказанных чувств, взаимного интереса и надежды на скорую встречу. Письма помогли мне остаться человеком и выжить в страшные огненные годы войны.

Война закончилась. В мае 1945 года мы были оба в поверженном Берлине, но встретиться не удалось. Не знали друг о друге ничего. Потом военная судьба разбросала нас по разным направлениям.

В августе 1945 года я была демобилизована и поехала домой к маме, приводить в порядок её хозяйство. К декабрю, когда все мои документы были оформлены надлежащим образом, я смогла устроиться на работу в детский садик в городе Сумы. Мечта стать учительницей не покидала меня, поэтому я с радостью пошла работать с детьми воспитательницей.

Наша переписка с Васей продолжалась. Его артиллериста, майора, имеющего богатый боевой опыт, оставили в рядах Вооруженных сил с хорошей перспективой дальнейшего роста по служебной линии. Прошло больше года. Вася приехал в отпуск. И вот 11 марта 1947 года мы встретились в городе Сумы. Шесть лет я видела только фотографию моего суженого, и вдруг он оказался рядом, и я могла потрогать его шинель.

Трудно передать словами моё состояние. Я любила и чувствовала, что меня любят. Да какой парень!

Мы ходили в кино, в театр, просто гуляли по городу и не могли нарадоваться друг на друга. Оказывается, Вася встретил войну курсантом военного Смоленского артиллерийского училища. Первые дни войны воевал в Белоруссии в 6-ой Орловской дивизии. Затем возглавил подразделение ракетных частей «Катюш». За время войны побывал на двенадцати фронтах, а закончил войну в Берлине в звании майора. Ему было 23 года.

27 марта 1947 года, через шестнадцать дней после знакомства, мы поженились, я стала Анна Прокофьевна Воронова. Одну ночь из медового месяца провели мы вместе, и на второй день Вася уехал в Германию к месту службы. И только через четыре месяца, в июле 1947 года, наша семья воссоединилась. Я была на седьмом небе! Какое это счастье для женщины – обнять любимого человека и почувствовать его мужской запах. Блаженство! У меня началась интересная, необыкновенная, полная приключений и переживаний, жизнь жены военного.

…За время службы мужа мы двенадцать раз переезжали к новому месту службы, а значит, и жизни. Дважды были в Группе Советских войск в Германии, дважды в Одесском военном округе в городе Николаеве.

Во время учёбы мужа в Артиллерийской академии в Ленинграде при случайном осмотре у меня обнаружили в ране на голове окалину от осколка фашистской бомбы. А ведь прошло девять лет после ранения, всё это время из раны периодически сочилась кровь, и врачи не знали, в чём дело…

С 1958 года до 1963 год мы жили в поселке Ружаны в Белоруссии, муж был военным комиссаром района. Это была последняя должность мужа, с неё он ушёл в запас, прослужив в армии двадцать пять лет.

Я все эти годы постоянно училась. Везде, где бы мы ни служили, я училась на всех курсах при Доме офицеров: окончила курсы кройки и шитья, вышивания «крестом» и «гладью», вязания спицами и крючком, курсы машинописи, даже курсы макраме. А в Ружанах я поступила в вечернюю школу и в 1963 году, через восемнадцать лет после окончания войны, получила аттестат зрелости. Не скрою, я гордилась собой.

В 1963 году, закончив службу, мы с Василием Григорьевичем поселились в Бресте, с начала на частной квартире, а через год получили свою квартиру, в которой мы разместились вместе с мамой. И началась наша «гражданская» жизнь, совершенно новая, во многом незнакомая и трудная.

Надо было решать, кем быть, чем заниматься. Василий Григорьевич, фронтовик, не растерялся, не раскис, как это бывало с «отставниками». Без дела не сидел. Он подготовился и поступил в Минский университет на юридический факультет. Тяжело было учиться в сорок лет, но сила воли и боевая закалка помогли. Учёбу муж успешно закончил и начал работать по специальности: в брестском облисполкоме, потом юрисконсультом в городском юридическом центре. Когда начало подводить здоровье, перешёл на работу военруком в железнодорожный техникум. Смеялся, мол, по своей первой специальности.

Мне после окончания школы в 1963 году здоровье не позволило дальше учиться. Начали сказываться тяжёлые перегрузки военных лет. Война догнала меня через много лет и нанесла самую тяжёлую рану – я не смогла иметь детей. То, что вынесла я на войне, непосильно женщине. Я простой солдат пролила на войне кровь и лишилась здоровья. Но я честно выполнила свой долг перед Родиной. И очень горжусь этим.

Начав жить в Бресте, я тоже не сидела без дела: работала с детьми в детских комнатах при домоуправлениях, окончив курсы лифтёров, – долгое время в магазине «Детский мир», всё-таки рядом дети. Много работала на общественных началах.

Подошло время и пришла пора болезней и страданий. Пришлось заняться лечением. Ездили с Василием Григорьевичем в санатории, побывали в Крыму и на Рижском взморье. Иногда лежали на излечении в больницах. Вася находил отраду, работая на огороде, на «фазенде», как он говорил. В 1997 году мы торжественно отметили «Золотую свадьбу». Проскочило ещё десять лет, и в 2007 году мы праздновали «Бриллиантовую свадьбу». Нам уже за восемьдесят лет, а мы были «молодоженами», нам кричали «Горько!» Немного смешно!

В 2008 году Василий Григорьевич Воронов, выполнив все свои мирские дела, ушёл из жизни в возрасте 86 лет. Его не стало, и Солнце моё закатилось. Остались прекрасные воспоминания и письма, полные любви и внимания ко мне. Как мне повезло прожить с таким мужем огромную семейную жизнь! Вот несколько писем и записок от Васи, по которым можно судить, какой он был Человек, внимательный, ласковый, добрый. Всего несколько примеров:

«Я люблю тебя так, что не могу никак, никогда, никогда разлюбить» (из письма от 17 мая 1998 года – через 50 лет после свадьбы).

«Моя дорогусенька и любимая женушка Аннушка, здравствуй! <…> Я тебя обнимаю и крепко целую. Твой муж Василий».

«Жиночка! Пол помыт: в спальне, в прихожей, в голубом кабинете.

Завтра будем приводить в порядок – гостиную комнату. Я почти поужинал. Детка! Для тебя вечеря: бульбочка, помидорчики + огурчик, сметана + сливки + творог, если желаешь, то и борщик, булочки твои любимые. И так я поехал – пошёл на фазенду. Не скучай. В. 18.40. 18.07.85 г.» (записка, оставленная на холодильнике на кухне).

Оглядываясь на прожитую жизнь, должна сказать, что я счастливая женщина: я познала любовь! Это редко кому удаётся. Самое большое счастье для женщины – знать, что она любима! И в знак глубокой благодарности я всю свою любовь, всю свою душу отдавала единственному мужчине в моей жизни – Василию Григорьевичу Воронову, моему любимому мужу. Спасибо тебе, мой дорогой человек!

Когда я прихожу сегодня в школы на встречу с детьми, я говорю им: «Ребята, я почти всю войну была в армии, я не ходила в штыковые атаки, не совершала победоносные рейды на танке, не горела в самолёте, я была фронтовым поваром. Я была рядовым солдатом, без которого не было бы Победы. Мои сослуживцы посчитали, что за время войны я почти пять тысяч раз готовила горячую пищу. Голодный человек мало на что способен, накормленный солдат – это человек, готовый воевать, поэтому я думаю, что внесла свой вклад в нашу общую Победу. В юные военные годы мне пришлось, как и всему советскому народу, испытать огромные трудности. Всё ради Победы! Война забрала у меня здоровье, лишила возможности иметь детей. Но война и дала мне самое большое счастье – любимого мужчину».

С высоты прожитых лет хочу пожелать всем людям на Земле: не надо воевать, не надо убивать друг друга. Каждому из нас дано великое счастье родиться и жить. Жизнь человеческая такая короткая. Надо прожить её в любви и радости. Обнимаю вас, мои дорогие!

Литературная запись В.Ф. Касатонова.

Фотографии из личного архива А.П. Вороновой.